[KeSol]

@темы: fanart (drawing/painting)

---

[Sgt. Muck]

Название: Как я могу тебе доверять?
Пейринг: Сэм, Люцифер, нам. на Сэм/Габриэль, Дин/Кастиэль
Размер: драббл
Саммари: Ответ банально прост в любых жизненных случаях - никак. Все дело только в силе собственного желания.
Предупреждения: ООС, АУ после 7x15.

- Сэм, мне скучно, обрати на меня внимание! – требовал Люцифер, вертясь за библиотечным столом. Сэм стиснул зубы и постарался не замечать блондинистый образ. Трудно не замечать довольно высокого такого… Дьявола.
Он требовал внимания в библиотеке, в номере, тогда, когда они гонялись за Джеффри и тогда же, когда отсыпались после. Откровенно говоря, Сэм не мог сказать, что он выспался. Всю ночь он видел довольно асиметричное и живое лицо прямо перед собой, несущее всякую фигню. Проблема была в том, что он видел его и днем, и ночью, и он натренировался так, что иногда даже пропускал мимо ушей то, что говорил Люцифер. Говорил он, собственно, в мозгу, но пропускать мозгом – то умение, что как-то не придумали, потому что не было еще во всей истории подобного идиота, влюбившегося в демона, пристрастившегося к ее крови, остановившего тем не менее Апокалипсис, побывавшего в Клетке, вернувшегося без души и наконец душу получившего… С маленьким бонусом. В самом деле, вряд ли за всю историю Земли Дьявол предлагал хоть кому-нибудь решить уже хотя бы загадку Нэнси Дрю.
Сэм устал быть уникальным.
- Психопаты, они на то и психопаты, чтобы притворяться. Они все притворяются, что на самом деле шарики заехали за ролики, - прокомментировал тогда в номере Дин, засыпая в ту же секунду.
Сэм устал думать о гуманной стороне дела. Трудно быть настолько добрым, чтобы частью души понимать, что Люциферу по-настоящему скучно. Сэм, впрочем, был именно таким.
Поэтому он, тяжело вздохнув, вышел за пределы номера, усаживаясь на деревянные перила и прислоняясь к одному из столбов, на которых держалась крыша. Люцифер радостно плюхнулся напротив и принялся болтать втрое сильнее, и Сэм даже вежливо слушал. У каждого свои странности. Дин, например, не умеет влюбляться в человеческое существо нормального пола, разума и степени адекватности. Люцифер вот выражает скуку олицетворением фразы «убей себя об …» и добавляет определенную поверхность. Он же не виноват, что они схалтурили, когда пытались его убить. Он же не виноват, что его невозможно убить.
А вообще виноват. Правда, жить от этого Сэму становилось не легче. Честно говоря, ему даже стыдно было лишний раз уединиться, чтобы не дай бог Люциферу не вздумалось устроить пенное шоу с шапочкой и резиновой уточкой. И этой страшной щеткой с длинной ручкой. Не просто было делить разум с кем-то еще. С кем-то, кто старше и сильнее, и давно бы мог просто свести его с ума, но, тем не менее, не сводил.
- Вот никогда понять не мог, что как вы всех нас облапошили, - вздохнул Люцифер, отрывая Сэма от мыслей о том, какой смысл рассказывать Дину о том, что он отличает реальность от выдумки, когда тот считает проблему исключительно в третьем лишнем.
Сэм молчал, наученный горьким опытом, но раздраженным взглядом переспросил. Дьявол картинно вскинул руками.
- Я определенно не сидел на твоем плече, не надо. Может, Габриэль бы и поместился, а я потяжелее буду. Признаю, я не знал, что у игрушек бывает мозг, - он недвусмысленно тыкнул прямо в грудь младшему Винчестеру. – И вовремя не осознал, поэтому пропустил момент, когда вы собрались во вселенских масштабах колоть меня зубочистками. И теперь вот у нас восстание пупсов.
Сэм чуть было не ответил. Но вовремя сдержался. Ему было интересно, но нельзя.
- Ну остановили вы нас, и что дальше? – продолжал размышлять Люцифер. – Здорово, молодцы, хорошая работа, я у тебя в голове, Майкл курит бамбук, Габриэль бегает от всех языческих, а Рафаэль предпочел так ослабнуть, что на самом деле умер. Он всегда был слабоват. Другое дело, что нам отлично, а вот вам как было бесцветно в мужском туалете с двумя кроватями, так и осталось. Стоило это всех жертв?
Сэм очень хотел заговорить. Невероятно.
- Как кризисы в экономике, так это нормально, как Апокапсисис – так сразу все плохие, - он пошевелил задумчиво носом. – Или, может, начинали за здравие, а кончили за упокой? Никто не спорит, зерно справедливости вызывает отличный зуд прямо в заднице, но продержать его так долго могут только либо просто идиоты, либо…
Сэм нахмурился.
- Либо влюбленные идиоты.
Выражение лица Сэма медленно переходило к тому, что характеризовалось тремя словами.
- Совершенно необязательно, чтобы они об этом знали. Небось стоит вспомнить хоть слово на К, Дин сходит с ума, правда? – излишне наигранно поигрывая бровями, спросил его Люцифер. Сэм предсказуемо молчал. – Да ладно, если об этом молчать, это не значит, что тогда этого не существует. Или все знали и молчали. Вот скажи мне, ты знал, что один нерадивый синеглазый ангел на самом деле стал причиной продолжения Апокалипсиса, дайте подумать, два раза? Три? Раз явился, раз остался, раз и в будущем показался, и ни в одном из этих случаев Дин даже не подумал, что все это можно разрешить мирно. Ведь если это разрешить, все вернется на круги своя, и он отправится обратно сеять Разумное и Вечное, правда же?
Сэм неуверенно кивнул. На Люцифера он не смотрел, и того это почти обижало.
- В итоге ни потерял раз, ни оставил, но все равно, что потерял – два, и в конечном итоге все равно потерял – три, - загибал пальцы Люцифер. – Кажется, безвыходная ситуация. Но если бы такие существовали, злейшие враги в конечном итоге сели бы играть в карты, потому что либо ни одного, либо вместе. Умирать не хочется никому.
Сэм неопределенно покачал головой.
- Да кто бы стал вас убивать, придумать смерть об стену, это же какой потенциал интереса! – всплеснул Дьявол руками. – При этом невероятная степень наивности. Мы закончили швыряться метеоритами в совсем юном возрасте, так что ничего мы с вашей Землей не сделали. Нет, надо обязательно грудью на заглохшую амбразуру и срочно убедить ее выстрелить, потому что Апокалипсис, видите ли, конец. А то, что после того, как заканчивается одно и начинается другое – так это вдруг все забыли! И вякни уже что-нибудь, чувствую себя сумасшедшим просто!
- Сумасшедшим, - нервно хмыкнул Сэм. – Конечно. А я?
- Что ты?
- Ты сказал про Дина.
- Ах, да, это вторая большая проблема, - нацепил умный вид Люцифер. – Если твой брат просто болван, то ты болван критический. Если тебе что-то нужно, то по максимуму. Если спасаться и становиться сильнее, то обязательно демоном, если спасаться, так запихнув меня в собственную черепушку! Да если бы ты слабаком был, каким себя считаешь, стал бы я так усиленно пытаться в тебя залезть! Да в любую секунду выпихнул бы меня, если захотел.
- Я не, - попытался возразить устало Сэм. Все, чего он сейчас хотел – это оказаться в нормальной ситуации, нормально поспать и нормально провести день.
- Врешь, - тут же сузил глаза Люцифер. – Не хочешь ты нормально. Если ты этим, конечно, ненормальным зовешь.
- Объясни, будь добр, - попросил его Сэм, закрывая глаза.
Он почувствовал что-то. Теплое, неуловимое, игривое и такое легкое, приятное и золотое в его восприятии. Иногда янтарное, иногда бледно-бежевое, страшно деловое и невероятно легкомысленное. То, что вытаскивало настоящего Сэма без лишних затрат. То, что не заставляло его ненавидеть что-то, что-то решать и против чего-то бороться. Что-то, что не позволяло ему договариваться. Что-то, что оправдывало его искренне доверчивую натуру. Иногда – серое или бордовое, такое же, как и Сэм тогда, когда он взбешен, невероятно равнодушное ко всему, кроме того, что нужно было сделать. Такое, когда есть слово нужно, целенаправленное и искренне считающее, что если не он, то никто. И такое откровенное потому, что нечего скрывать. Он забыл, когда чувствовал это в последний раз.
Он тут же распахнул глаза. Широчайшая улыбка Люцифера заставила почувствовать его легкое разочарование.
- Что это было? – спросил он, даже не заботясь о возможном подвохе. Даже если это сон или какая галлюцинация, он бы не сбежал от этого.
- Я могу вернуть Кастиэля, - просто сказал он, радостно хлопая в ладоши. – И если позволите, навести наконец порядок. Эти идиоты убивать не будут, это не их настоящее назначение. Надобность в охотниках отпадет, а Ад и Рай продолжат взаимно ругаться по вторникам и четвергам.
- И что мы будем должны тебе за это? – не верил просто так Сэм, скучая по тому секундному теплу. Ему казалось, что это ощущение он когда-то испытывал, но неосознанно, поэтому так трудно было определить момент. Если его дефект в голове мог помочь хотя бы брату, единственно раз усомнившемуся в том, что их жизнь нормальна, только тогда, когда с ними был Кастиэль, то он был готов даже радоваться своей болезни.
- Я уже должен вам, - скривился тот. – Большего зла, чем ваш фаст-фуд, придумать трудно. Так что я мог бы взять себе отпуск. Знаешь, чем характеризуют кризис?
- Резким подъемом после, - без труда дополнил Сэм, вспоминая давнишние уроки в Стэнфорде.
- Вот считай, что поднялись все. В том числе и я, - он пробормотал это слишком быстро. – Если ты такой я, то рано или поздно поймешь. А если я это вслух скажу, а ну как не сбудется?
- Это, кажется, из другой оперы, - уточнил Сэм. Люцифер его уже не слушал, улыбаясь сам себе. – Что это было? – он не мог вспомнить. Все-таки тепло было слишком приятно. Слишком… Невероятно.
- То, как помню я, - просто ответил Люцифер. Он посмотрел куда-то поверх плеча Сэма, а потом с искренне обиженным видом исчез. Сэм пожал плечами и посмотрел на сумрачную дорогу за огромной парковкой.
Она золотилась. Именно тем золотом, которое только что вспоминал Сэм. Хотя вряд ли золото в самом деле обладало настолько живым светом. Он удивленно проводил взглядом полупрозрачные волны, не понимая, откуда они берутся. Следом за цветом пришло приятное покалывание, какое бывает только тогда, когда из мороза приходишь в тепло комнаты. Он с удивлением посмотрел на собственные руки. Огромный шрам на ладони бледнел на глазах, как будто кто-то лечил его, не задумываясь и даже не касаясь. Он потряс головой – она неожиданно была не столь тяжела, как раньше, а приятно утомлена, единственная мысль, которую он был в состоянии ухватить – что это когда-то было. Наверное, во сне. Это не было тем колдовством, с которым они сражались. Это была своеобразная магия из тех, кто составляет кого-то так же, как руки и ноги. И крылья.
Откуда в окружающем его пространстве мелькнул полупрозрачный образ пера, он не понял. Он попытался поймать его, вытянув ладонь. Поцарапанные пальцы тут же осветились мягким столбом светло-солнечного света, которое пыталось найти его, скрытого самым краешком крыши. Он осторожно выглянул, слепо щурясь, воспринимая это теплым неощущаемым дождем. Он повел ладонью, ловя проблески, ведь свет не был сплошным, скорее, изломанным и серебрившимся.
Он облизнул губы, видя все вокруг через матовую пленку красивого света. На языке остался странно свежий привкус, едва сладкий, разбивающийся на тысячу, как будто он только что съел мармеладку, заботливо скрытую воздушным необычным зефиром, но не обладающим тем приторным вкусом, которым славится любой чистый мармелад. Он был отчасти цветочным, отчасти глюкозным, но настолько своеобразным, что он не мог не узнать его. Он просто не мог вспомнить, когда еще.
Габриэль спокойно уселся там же, где только что неуемно ерзал Люцифер. Он одарил Сэма лишь одним взглядом, молча здороваясь, а затем и сам перевел взгляд на свет на парковке. Он мог гипнотизировать часами, но Сэм, к стыду своему, гипнотизировался чертами лица, которые видел пусть так давно, но которые даже не думал изучить тогда. Он почти не помнил, как выглядел архангел тогда.
- А ты, Сэм, решил просить помощи у помощника языческого божка, - эхом донесся до него несерьезный голос Люцифера. – И счел это абсолютно нормальным. Разве это был первое такое существо на твоем пути?
Габриэль не смотрел на него. Как будто Сэма здесь и не было. Или как будто они просто пришли вместе посмотреть на что-то, что отлично убирало мысли из головы. Почти все. Кроме сомнений и предчувствий.
- Но он мог помочь, - бессильно ответил Сэм шепотом. Расстояние между ними в один пролет перил, но одновременно с этим как в многие миллионы километров. И он не хотел, чтобы архангел слышал. – Он был силен.
- Просто показав пару кадров впечатлительным людям? – уточнил Люцифер и едва заметно материализовался рядом. – Такое любая относительно с руками не из задницы тварь, разве ты никогда не слышал об этом?
- Но тогда, - постарался возразить Сэм в который раз, не зная, куда деть руки. Точнее, он знал, но это смущало его настолько, насколько вообще можно. Он никогда не касался архангела. Значит ли это, что все их предыдущие встречи могли быть сном?
- Я тебе зря тут четыре д воспроизводил? – тут же разочарованно протянул Люцифер. – Это то, как чувствую я. Просто напомнил. Для меня это гораздо бледнее, гораздо слабее ощущение, чем для тебя. Ты порой не доверяешь даже собственному брату, а тут уборщику в университете поверил просто так. Серьезно, это настолько неинтересно, что меня бы тут не было, если бы это не был мой брат.
- Это все равно, - опять попытался Сэм, безоговорочно веря всему, что говорил ему Люцифер. Ему было лучше знать, он же провел в голове Сэма столько времени. И если Сэм был влюблен пусть неосознанно, то только Люцифер и мог знать об этом. Этим от категорично отличался от Дина. Он умел слушать.
- Архангел – не значит бесчувственная свинья, - проворчал Люцифер. – Даже я чувствую, чай, не морозильник. Отсюда подумай про критичного болвана. Я тебе и так все объяснил, оревуар.
И он исчез.
Сэм запаниковал.
Потому что стоило Люциферу исчезнуть, как взгляд холодных глаз мгновенно перевелся на Сэма, и архангел собирался что-то сказать, но моментально забившееся от неожиданности сердце заставило Сэма подскочить на месте.
Он проснулся.
Вокруг, в номере, все оставалось таким же. И Дин, задницей кверху посапывающий на соседней кровати, и тьма за окном, и разочарование от того, что все не так.
Как-то не так.
Может быть, они в самом деле были настолько идиотами. Он не знал, что чувствовал его брат к Кастиэлю, кем воспринимал и на что способен был, но если это то, что чувствовал Сэм, встретив архангела еще тогда, когда даже не знал, кто он такой, то он его понимал. Но это тепло доверия, которое вызывал в нем Габриэль, было неглубоким, как будто для любого гостя у радушного хозяина, и он в самом деле хотел еще больше. Тут уж Люцифер был прав.
- Ты можешь… Вернуть их? – спросил он тишину номера.
- Я все могу, - немедленно откликнулся Люцифер. – Телом порулить дай, все сделаю и даже сам свалю.
- Как я могу верить тебе на слово? – нахмурился Сэм, потирая ладонь рефлекторно.
- Я и сам ничего, нечего мне на твое тело претендовать, - обиженно протянул Дьявол. – А вообще не хочешь, не верь, я пошел.
- Я… согласен, - протянул он, вспоминая миниатюрного архангела напротив себя. Если одним своим присутствием он так действовал на Сэма, перечеркивая все, что пришлось пережить Сэму, делая его таким, как если бы в нем изначально не было демонской кровью, то каким он мог быть рядом? – Только сделай это так, чтобы не было последствий, - и он закрыл глаза, не желая видеть этого. Люцифер вздохнул и поправил ему одеяло.
И тот красавчик не ему достался, и этот.
Что ж все вокруг такие счастливые.
Зато может потом покозырять очень добрыми делами, помахать чужим счастьем перед носом и потребовать своего. А позвольте, почему бы не сделать счастьем другого свое? Ну и не счастье, но хотя бы приятное препровождение.
Он скучал по своему чересчур правильному брату.

@темы: fanfiction

---

[Sgt. Muck]

Название: Вспомнить будущее
Пейринг: Габриэль/Кастиэль (уп. Габриэль/Сэм, Дин/Кастиэль)
Жанр: сказание.
Размер: мини (~5000 сл.)
Саммари: О сродстве к человеку, ошибках и попытках исправить все то, что нуждалось в исправлении гораздо раньше.
Предупреждение: АУ конец пятого сезона, ООС

Он задумчиво тер подбородок, смотря куда-то в пространство, мимо невероятной красоты, что окружала его. Он привык и к потрясающего цвета зелени вокруг, идеальной белизны колонн, разделяющих вместо стен словно бы помещения, если бы такое понятие вдруг существовало. Он предпочитал уходить в одиночку, в самый дальний уголок, куда никто больше не смел уходить, потому что оно заканчивалось ничем, и порой было трудно определить, насколько эта граница ничего может подбираться к тебе. Он не слышал и переливов серебрящейся воды в фонтане, не слышал пения птиц, засунутых сюда явно романтиком, не представляющем, как одни и те же звуки раздражают, когда звучат целыми днями в абсолютной тишине Небес. Здесь, вопреки распространенному мнению, нет ничего, кроме оставшихся с давних времен зарослей, не отвлекавших взгляд.
В его глазах отражались миллионы людей, там, внизу, их ошибки, поступки, решения и чувства, но он не задерживался ни на одном из них. В последнее время Небеса ходили почти ходуном, от Главных Врат и до Его уголка, так что трудно было понять, кто заставляет их сходить с ума. Они, Небеса, они были живыми, все то, что испытывали люди, поддерживало их, дарило силу и цвет, их эмоции дарили силы ангелам. Пока люди верили, существовали и они. Но эти встряски – они никак не отражались на течении Силы, наоборот, они пожалуй даже увеличивали их, как будто кто-то верил настолько сильно, насколько недоступно обычному человеку. Но Сила, как бы не думалось, шла только от людей, и это противоречие занимало всех его приближенных, заставляя изучать Землю практически под микроскопом. Он сам, уставший буквально от всего, особенно не интересовался. Иногда он устраивался на жесткой скамье, в его представлении деревянной, и, глядя на бесконечное небо над собой, просто вспоминал. Он помнил так много, что воспоминания утомляли его, и каждый раз он пытался хоть как-то уменьшить их давление.
- Господин? – он поморщился, но не открыл глаза. Он не хотел никого видеть и слышать, он почти понимал, почему Отца в свое время так раздражали бесконечные споры его покойных братьев. Теперь он остался один, но раздражавшие его ангелы, столь недолго живущие, никуда не делись. Они не были бесполезными – все то, что воспринималось людьми как прекрасное, создавали именно они. Давным-давно, когда он еще только зашел сюда, слабо представляющий, что он сможет сделать, но уже благословленный Отцом, ангелы ненавидели людей. Но он, помня о своем обещании, спалил добрую треть личных Садов других ангелов, обратив на себя внимание, а затем заговорив. Он напоминал им, для чего они были созданы, для чего одарены крыльями, без кого не смогут существовать. Он говорил о том, что высший дар каждого ангела – найти своего человека, неважно, что это поставит его перед выбором дальнейшей службы или смерти на земле. Он говорил, не заставляя слушать, но они слушали, уставшие от бесконечных войн и протестов в попытке занять освободившееся место Отца. Он говорил, что для них важным остается не созерцание вечного, а его охранение, потому что Вечное – это человеческая душа. Он говорил, а перед его глазами словно бы снова последние мгновения Его человека, которого ему было не позволено спасти. Он пытался снова и снова, тратя все силы, что у него оставались, но Сэм только улыбался и отталкивал его руки. Это было так давно, что он забыл, практически забыл все, что происходило. Он помнил только красивые карие глаза, помнил только слова, которые услышал в канун Рождества, держа в своих руках умирающего Сэма. «Пусть у остальных будет лучше», - они сделали слишком много ошибок, они упустили время, когда в самом деле могли реализовать связь, когда в самом деле смогли бы установить необходимое доверие. Он не знал того, к чему призывал всех ангелов, но он всегда хорошо врал.
- Господин, - уже требовательнее обратились к нему, и он лениво склонил голову, молча разглядывая одну из юных ангелов, рыжеволосую, не разменявшую вряд ли одну сотню, и уже пытающуюся пробиться наверх. – Мы нашли того, от кого исходит все… это, - испуганно пробормотала она.
- Кто он? – спросил он и не сразу перевел взгляд на вызванную ему золотую проекцию. Он видел дом в темном лесу, довольно старый, горящие окна, склонившуюся над кем-то уже немолодую женщину с медными волосами, озабоченно протирающую лбу темноволосому мужчине, беспокойно ворочавшемуся на диване. Он на секунду открыл ярко-синие глаза, словно почувствовав, что на него смотрят, а затем вздохнул. На его щеках блеснули слезы, и Небеса снова пошатнулись. В его чертах было что-то знакомое, потребовалась вечность, чтобы его память вновь вспомнила то, что он ненавидел. Потому что потерял так бездумно, потому что мог быть счастлив.
- Кастиэль, - прошептал он, растерянно касаясь лба. Он разом вспомнил все, как что-то когда-то казалось важным, угрожало ему, как они вместе противостояли чему-то и все еще улыбались. Но это мелькнуло смутной картинкой и исчезло. Он забыл слишком прочно.
- Следует ли нам доставить его сюда? – продолжала верещать ангел, боясь подойти к нему и смотря с взволнованным восхищением на его крылья. – Вы в порядке?
Он остановил ее поднятой рукой – и то редкое внимание. Его раздражало присутствие каких-либо мелких мыслей, затаскивающих его сознание. Он перестал чувствовать в тот момент, когда вступил сюда. Может, он никогда и не чувствовал ничего, только думал о том, что когда-то ощущал. Он отлично натренировал свою фантазию.
Он вспомнил о том, что следовало бы разобраться с неботрясениями только вечером. От того, что связывало его и упрямого ангела, осталась лишь едва цветная пыль, сухая и безжизненная, как и сам он. Он не жалел о том, что выбрал быть основой для жизни всех других, не зная, что такое жизнь своя. Он не был тем, кем назвал себя, но когда-то он отчаянно желал, чтобы другие не допускали ошибок. Но поверившие ему ангелы не отходили от людей, ровно как и демоны, то и дело пасущиеся в человеческом мире, где теперь было невероятное столпотворение. Он потерял момент, когда перестал обращать внимание на мелочи, не знал больше, что в самом деле стоит этого существование. Он дарил другим любовь, которой только и могут обладать ангелы, но он никогда не вспомнит своей. Он не позволил ей родиться, ни разу за все свое долгое существование, ни в первую же ночь с огненной богиней, ни с Сэмом за все то время, что они сражались вместе. За что они сражались, с кем они сражались?
Иногда он скучал по простоте. Он обожал человеческий мир за его простоту. В отличие от Люцифера с его типично-детским сознанием, типично-жестким и циничным – то есть, идеально вечноживущим существом, он порой ловил себя на мысли о том, что окунуться в быт, бесконечный, связанный с другими, каждый раз новый, утомляющий, веселящий, такой живой. Ведь здесь, наверху, жизни не было. Не было и внизу. По сути, люди и были самой жизнью.
Об этом он едва ли усиленно думал, прислонившись к прохладной изящной колонне полукруга в центре Сада. Она не была холодной, просто ему было приятнее так думать. Он давно не помнил, что значило разделять свой мир с кем-то еще и никем другим, давно забыл свою способность создавать эти миры. То, что он увидел, угнетало его. Он забыл, что не был Майклом, забыл, что не обладал его способностью находить себя в бесконечном повторении. Не его ли крылья были самыми сильными, самыми быстрыми, самыми прекрасными на всех Небесах? Он ненавидел быть на одном месте. Он любил жизнь, он был жизнью. Но он стоял, нерешительно постукивая по доспехам, не потому, что не мог смириться с гибелью себя. Он не мог смириться с тем, что позволил погибнуть другим. Поэтому он никак не мог предстать перед взглядом синих глаз, осуждающих, как сам мир. Он не мог вынести этого осуждения, не мог изменить то, что уже было сделано.
Но он все же улетел, оставив Небеса, как он тогда не знал, навечно.
***
Он следил за потухшей силой. Он следил за трещинами на отяжелевших крыльях, рвущих его душу. Он смотрел, как сама душа плавится и сжигает его изнутри, заставляя выгибаться и заходиться в беззвучном крике. Он побледнел так, как бледнеют люди на грани жизни и смерти, он практически не дышал, не поднималась грудная клетка и не шевелились узкие ноздри. Дорожки высохших и мертво блестевших в отсветах камина слез исполосовали его щеки, давно разгладившиеся, как если бы оно было неживым. Но он видел этот невероятно живой огонечек, давно уже невероятно слабый, силу которого глупый ангел тратил на ухаживающей за ним постаревшей женщиной с короткими медными волосами. Кастиэль боролся, как мог бороться только тот, кто раз узнал, что всегда останется то, ради чего стоит жить. Он не был человеком, но и не был ангелом, он был существом, что не имело право больше жить ни в одном из миров, но его это не волновало. Крылья трещали и крошились, камушек за камушком они растворялись с болезненными вспышками в окружающем пространстве, уже давно, перышко за перышком, наверное, несколько лет. Он не мог привыкнуть к этой боли, и он продолжал кричать, иногда напрягая сорванный голос так, что еще мог сказать что-то шепотом. Основания крыльев все еще сияли, но скорее синюшным и нездоровым оттенком, подсвечивая запутанную сеть сосудов прямо на его спине. Он не открывал глаз, так что темные ресницы давно слиплись и побелели, он вряд ли осознавал, что рядом с ним кто-то есть. Кто-то, кто наблюдал за ним теплым взглядом ореховых глаз и страдал от того, что не может помочь. Кастиэль умирал, медленно и мучительно, сгорая от потери крыльев, сгорая в собственных воспоминаниях, не в силах справиться с тяжестью всех ошибок, что он натворил. А Анна, бывшая с ним с его Создания, должна была пережить и его Конец. Тусклые бурые волосы повисли вдоль исхудавшего и постаревшего лица, и ее собственные огрызки крыльев тихо и мягко пульсировали каждый раз, когда влага срывалась с уголков ее глаз и падала на посеревшие напряженные ладони.
Он знал, что не имеет к этому никакого отношения. Он не чувствовал ни сожаления, лишь отголоски его собственной боли, которую Габриэль почти не ощущал, лишь знал о том, что они есть. Ему было все равно, как будто рядом с ним не лежал тот единственный оставшийся в живых, кто знал хоть что-то о нем. Кто разделил бы с ним его собственную Историю, цены которой архангел тогда не знал. Он не знал, почему люди так боятся одиночества. Он не знал, почему должен боятся ее сам. Он не знал, что можно и нужно быть иногда слабым. Он не знал, что если он будет таковым один, то уничтожит сам себя изнутри. Теперь он уничтожил себя. И узнал обо всем. Но было, наверное, слишком поздно. Он не осознавал себя ничем, кроме способа сохранения всеобщего спокойствия.
Он помнил тот день. Он не знал, что случилось с Дином, он едва успел схватить Сэма за руку, прежде чем тот упадет в Клетку. Он отчаянно сжимал слабые пальцы человека, вмещавшего в себя двух самых дорогих ему существ за всю свою историю. Почему он дорожил ими в последний момент? Ради чего Кастиэль умирал, раз за разом выкручивая собственную душу и выжимая ее досуха, так что она разгоралась от одной лишь мысли и горела томительно, словно фосфор, который невозможно потушить. Все, что касалось этого участка души, моментально загоралось, и было бы гуманнее позволить ему сгореть живьем, чем чувствовать это. Кто решал то, что было бы гуманнее? Откуда он знал, что если вытащит Сэма, то продлит ему жизнь лишь на несколько секунд? Любил ли он Сэма как человека, а не как отражение его собственного брата еще до того, как все это началось? Он не знал, и сомнение в его глазах было так явно, что Сэм уже знал об этом. Они упали на траву, Сэм уже не двигаясь, а Габриэль с отчаянием склонявшийся над ним и просивший не уходить. Но Сэм знал и тогда, почему все случилось именно так. Он просил не повторять этих ошибок, а архангел повторил со всем небесным народом. Сейчас, глядя на осколки силы, части своего хозяина, он не позволял себе испытывать что-либо по поводу этой мысли. Ему казалось, что он делал все правильно. Но он не чувствовал этого. Он не чувствовал ничего. Осознание собственных ошибок было слабее Габриэля.
Но он предпочел бы сгорать так же, как Кастиэль. Чтобы знать, что его ошибки недопустимы. Но он был властен над ними, а наказывать себя счел кощунством.
Анна обернулась. Она чувствовала его, щуря слепые ангельские глаза, но не могла сказать точно, был ли он рядом. Она не произносила ни слова, лишь робко оставшейся каплей силы резонировала его силу, прося откликнуться. Она знала, что он не услышит, неспособный из-за своей новой силы воспринимать такие мелочи. И он кивнул, разом сворачивая огромный шатер этой мощи в один маленький клубок и отправляя его в собственный Сад, оставляя себе значительную часть просто потому, что ничто не вместило бы его силы полностью. Но так он мог вспомнить, какого это – не быть ежесекундно разрываемым разумной силой.
Она поднялась с колен, щурясь от боли, и вышла из комнаты, не смев даже взглянуть на него. Она была наказана так же, как и остальные, и он просто не имел права ее прощать. Он не знал, за что она была наказана, он не помнил, как разнимал дерущихся детей: рыжую девочку и черноволосого мальчика, не поделивших мнение о том, как надо исполнять правила, не помнил, что она тоже знала его когда-то, пусть несколько секунд.
Он знал, что было и что будет. Он медлил, прежде чем коснуться Кастиэля, прекрасно зная, что это изменит все. Он не позволял себе уходить мыслями дальше, но в глубине души для него уже не было секретом, для чего он здесь. Он осторожно снял с дрожавшего ангела одеяло, успокоившегося только на вид, почувствовавшего его силу. Его сила хотела бы вылечить Кастиэля, если бы проблема не была в нем самом. Но он, закусывая неосознанно бледные и иссохшие губы, растрескавшиеся так, что красный узор давно не оставил от губ и следа, добровольно выбрал это. Изнашивал себя до последней капли силы, отдавая ее внешнему миру за то, что сделал с ним много лет назад. В чем провинился, он извинялся этой болью, каждой искрой, каждым вздохом.
Он смотрел на синяки под глазами, настолько темные, что трудно было разобрать рисунок сосудов. Он видел красноту в уголках глаз, шелушившуюся и воспаленную. Только темные волосы с серебряными прядями оставались относительно чистыми заботой Анны, вероятно. Исхудавшая шея заставляла подбородок выдаваться вперед еще сильнее, обтянувшиеся кожей плечи и острые ключицы, почти полностью выступавшие над грудиной, где кожа была по-настоящему прозрачной. Он отвел взгляд на измученное лицо, не желая больше видеть этого.
Он видел множество ошибок, своих, чужих, ничейных, случайностей и осложнений, последствий и причин, что не мог разобрать, есть ли среди этого правильные. Любая ошибка могла привести как к разрушению, так и к возрождению. Он достаточно знал, чтобы в это мгновение осознать, что он здесь не просто так. Что на этот раз он должен сделать иначе, не смириться, бороться, как человек, вспомнить, чему люди научили его. Разве не в это он заставлял ангелов верить?
Кастиэль был одним из самых красивых ангелов на Небесах. На него отвлекались, о нем говорили, его провожали взглядами и недвусмысленно намекали, практически зажимали в углах, но каждый раз это стоило отважившимся изрядно потерянной части силы. Никто не знал, что застенчивый ангел делает с теми, кто нападает на него. Габриэль наблюдал за этим добрую сотню лет. Он, безусловно, точно так же, забывшись, попадал под пленение огромных синих глаз, настолько живых, насколько могут быть лишь у человека, но, будучи бессменным лидером-обольстителем на Небесах, он предпочитал не обращать на эту лихорадку внимания. Кастиэль даже сослужил ему хорошую службу, отвлекая всех влюбчивых и бесстыдных на себя, давая архангелу передохнуть. Поэтому архангел совсем не ожидал увидеть у себя в Саду неуверенно сжавшуюся в комочек фигуру, устроившуюся с ногами на мраморной скамейке и чувствуя себя явно не в своей тарелке в блестящих доспехах, оголяющих сильные плечи и красивые предплечья, переходящие в невероятно тонкие запястья, оттуда – в узкую ладонь и длинные хрупкие пальцы, такие же бескровные, как и все, вероятно, его тело. Он подскочил, заметив приближение архангела и тут же дернулся в сторону, словно бы откровенно его боясь, но в тот вечер Габриэль переживал период крайне игривого характера. А может, он просто хотел сломить защиту и узнать ее тайну этого юного ангела. Он опустился рядом с ним на скамью, уже зная, что Кастиэля отправили сюда силой, вовлекнув в спор, своеобразную инициацию на Небесах. Но ни один из неоперенных никогда не осмеливался выбирать своей целью архангела. Но этому совершенству было позволено все, даже не вставать при появлении Габриэля. Он смотрел на землю, стыдившись своих покрасневших щек и оттого краснея еще больше, не в силах объяснить, почему он здесь. Тогда прикосновение к нему не подарило архангелу ничего. Он с легкостью привлек Кастиэля к себе, несопротивляющегося и желавшего этого, но лишь коснувшись манившей тогда кожи, понял, что для него она безвкусна и безжизненна. Он отстранился от ангела и оставил его в собственном саду, предпочтя очередное путешествие на землю. Он знал, как работают эти силы. Он сам обладал ими и мог заставить лишить сопротивления любого, будь то человек или ангел.
Он не хотел узнать, что такое чувства. Он ничего не хотел и тогда. Ему казалось, что он уже истина в последней инстанции. Он видел, что его прикосновение сделало с Кастиэлем. Он практически зажег его изнутри, безошибочно определяя, что вся защита ангела была лишь в его желании выслужиться перед архангелом. А Габриэль считал это самой отвратительной вещью из всех. Держа совершенное творение Отца из новобранцев на руках, он заставил ангела желать его с такой силой за какую-то долю мгновения. А затем оставил.
Сейчас он видел перед собой совершенно другого Кастиэля. Того, кто никогда не стал бы пользоваться собственным положением, только не после второй ошибки, постаравшись забраться еще выше и стать богом. Габриэль никогда не думал о том, что побудило среднестатистического ангела подумать, что он может. Он недооценивал связь Дина и Кастиэля, думая, что они не успели осознать многого так же, как и они с Сэмом. Но сейчас, держа руку в миллиметре от ничего не чувствующей кожи запястья, на которой все еще судорожно пульсировала маленькая венка, он ловил какие-то смутные картинки, наполненные чувством, которого он никогда не знал. Это был чистый огонь, горевший в всеобъемлющем ледяном водопаде, напрягающий и размягчающий, добиравшийся до самой души и менявший самую суть. Он слышал невероятные стоны, слишком громкие, чтобы быть стыдливыми, слишком чистыми для одного желания. Он видел очертания полуобнаженных плеч под расстегнутой рубашкой, сползшей на напряженные плечи, где оставалась небрежно завернутой, видел, как бледные в темноте руки зарываются с невероятной, нечеловеческой силой в светлые волосы, видел зажмуренные глаза и кончик языка, каждый раз скользивший по полуоткрытым губам в перерывах между стонами, срывавшимися в по-настоящему глубокие вздохи, вызывая ответные, рождающие шальную улыбку на гораздо более ярких губах Дина, мелькнувшую в ту секунду, когда Кастиэль позволил ему отстраниться от покрасневшей от долгих ласк шеи. Он беззастенчиво выгибал спину под сильными объятиями накачанных в долгих охотах рук Дина и сильнее сжимал бедра, пытаясь практически слиться с Дином, беспокойно ерзая на его коленях и причиняя определенные неудобства. Расстегнутый пояс джинс, явно не Кастиэлевских, не скрывал возбуждения, особенно, когда он сильнее развел ноги, чтобы прижаться к Дину еще сильнее, не обращая внимания на покалывание в напряженных бедрах. Старший Винчестер тихо смеялся, нежно и медленно целуя оголенный верх плеча, подбородном касаясь нагревшийся от жара тела ангела рубашки, и, отрываясь, заставлял Кастиэля задыхаться еще сильнее, неожиданно и сразу увлекая в глубокий поцелуй, но всего лишь на какие-то секунды. Им нравилось переживать то невероятное желание, что они испытывали, поэтому каждое прикосновение, каждое движение, каждый поцелуй был стремительным, но бесконечно повторяющимся в определенном танце, заставляющий их тянуться и быть ближе друг к другу. Они были близки так долго, что Габриэль, уловивший одно из последних воспоминаний, успел увидеть и то, с какой легкостью ангел принял молчаливое предложение Дина, поднимаясь с кресла и стаскивая чужие джинсы с себя новым, уже привычным для него движениями, скользя ладонями по собственным бедрам и поглядывая из-под растрепанной челки на старшего Винчестера блестящим и призывным взглядом, оставляя полы рубашки соприкасаться с кожей чуть ниже пояса. Длинный рукав оставлял на виду лишь самые кончики пальцев, делая его еще более желанным и изящным для Дина, чем кто-либо на всем этом свете. Он принял руку Кастиэля, поднялся с дивана и прижал ангела к себе, позволяя ему скользить руками по своей спине вниз и делать все, что он захочет, устроив ладони на его щеках и целуя так, словно это был последний раз, когда они в самом деле могли насладиться моментом. Ангел не остановился у пояса расстегнутых темных джинс, а скользнул под него, разрывая поцелуй и отстраняясь только для того, чтобы Дин увидел выражение лица, свойственное лишь ребенку, который знает, что ему делать не положено, но все равно делает. Он самодовольно и нежно улыбался Кастиэлю, неуверенно и не очень умело сжимающего его ягодицы, а затем отнял его руки, чтобы показать самому на нем же, как надо. В основном только для того, чтобы между их бедрами совсем не осталось свободного места, а уж потом разминая бледную кожу. Узнав в первый раз, что Кастиэль и знать не знает, что его сосуд не носит нижнего белья и зачем оно вообще нужно, он едва не потерял контроль в ту же секунду, когда ангел еще не совсем понимал, как следует распознавать подобные прикосновения и почему они вызывают легкое и жгучее томление где-то внутри, которое он испытывал разве что перед полетом. Впрочем, объяснять, зачем оно нужно, он ангелу не стал, предпочитая каждый раз дарить прикосновения в местах, где, в общем-то, было не очень прилично и рационально, не через лишний слой кожи и ощущая моментальную реакцию, которая ему так льстила. Они могли практически танцевать в этих объятиях достаточно долгое время, наслаждаясь близостью и дразня друг друга, прежде чем устроиться на чем-нибудь горизонтальном, хотя и совсем не обязательно, и заставить друг друга сдерживать крики, до боли сжимая губы, а затем, отдышавшись после ярких оргазмов, зализывать эти маленькие ранки и улыбаться друг другу.
Габриэль отогнал чужие воспоминания. Они были, безусловно, самыми чувственными из всех, что он видел, но эти отношения никогда не имели права на существование. Они привели Кастиэля туда, где он был теперь, после того, как он не увидел, что кроме этого, его с Дином больше не ждало ничего. Это была потрясающая связь, заставившая мир сойти с ума и встать на уши от того, насколько прочна она была, но она не выносила лишь одного момента. Того, что мир уже не был прежним. Больше подобные чувства не правили миром. Он принимал жертвы, но не благодарил за них. И сейчас он снова принимал от Габриэля последнюю, которую он еще мог спасти, прекрасно понимая, что он не сможет убрать то, что убивает Кастиэля, но он может изолировать это и позвать ангела хотя бы ненадолго, чтобы попробовать объяснить. Объяснить то, что сила людей именно в том, чтобы не сожалеть. Сожаление – это вид борьбы за выживание, в которой самые сильные и самые умные принимают ошибки как часть себя, а слабые выражают в нем всю жизнь и быстро погибают. Они достаточно отделяли от себя людей. Больше это не имело смысла.
Он даже не решался. Ему больше неведомы были сомнения, ибо не было больше вопросов от того, что стояло выше него. Он сам стоял на вершине, и сейчас был единственный момент, когда его вершина могла пригодиться. Он встал на колени перед диваном, вспоминая красоту Кастиэля, и решил, что сперва нужно было бы вернуть ее, позволить его телу жить и вновь шептать о том, какие ошибки стоит совершить, чтобы жизнь не стояла на месте. Он перехватил высохшую руку, проводя большим пальцем по серой и плотной коже, чувствуя, что где-то внутри, среди невероятного переплетения силы, эмоций, чувств есть кровеносные и лимфатические каналы, которые могли бы пробудить его вессель и впустить в себя силу, чтобы восстановление пролетело за короткий промежуток времени вместо столетий. Он прижал запястье к губам, безошибочно находя эту венку и тут же находя сонную артерию на жилистой шее, а затем выдохнул силу, без труда проникшую через бессмысленную уже кожу, так, чтобы она стремилась к его же руке на шее Кастиэля. Прошло всего несколько секунд, а кожа тенора уже стремительно теплела под его подбородком. Он позволял своей силе перетекать в тело Кастиэля, заставляя пробиваться с боем каждый сантиметр его тела и отвоевывать его у неведомой болезни. Он видел, как на глазах становится упругой кожа, моментально краснея от необычного воздействия, видел, как синим наливается вена прямо посередине предплечья, чувствовал, как смягчились кончики пальцев, касавшиеся области над его ключицей. Как только рука наполнилась к силой, возвращая прежние мышцы, красиво очерченные и в то же время обманчиво скрытые уже молочной кожей, как только ключица скрылась под уплотнившейся кожей на груди, как шея возвратила себе былой изгиб, нарисовать который мечтал бы каждый художник, наплевав на все известные каноны, как вновь скрылись скулы, оставляя лишь маленькую выступающую часть по сторонам от глаз, как побледнели синяки под глазами, не исчезая совсем, напоминая о том, насколько хрупок его вессель. Он видел, как расслаблялись утомленные веки, как боровшаяся сила скрылась раздраженно под натиском архангела в неживые давно крылья, оттягивающие спину Кастиэля, видел, как серебрившаяся под кожей сила стремительно потекла ко второй руке, одновременно к груди и бокам, так что уже не нужно было направлять ее. Габриэль убрал вторую руку, все еще передавая свою силу тихим бесконечным выдохом, чувствуя теперь и губами, как пылает многострадальное тело Кастиэля. Как только она сверкнула в последней темной пряди на его макушке, Кастиэль глубоко вздохнул и выгнулся на кровати, стараясь отстраниться от тяжести крыльев. Габриэль не позволил ему, удержав за руки на диване, и поднял его сам спустя несколько секунд, осторожно подтянув за руки.
Кастиэль неуверенно и медленно распахнул глаза, забывая, как это делается. Он смотрел на Габриэля пустым взглядом посеревших глаз, напоминая архангелу о том, что здесь его сила бесполезна. Все, что он мог сделать, находилось в душе Кастиэля, в которую ему, как не делящему с ангелом никаких чувств ни разу в жизни, трудно было попасть. Практически невозможно, сколь он не пытался пробиться через безжизненный барьер в помутневшей радужке. Архангелу не оставалось другого выхода, кроме как подделать самого себя под единственного, кто когда-то почти заполучил всего ангела.
Он заставил свои глаза позеленеть, накладывая слой воспоминания за воспоминанием, только чтобы Кастиэль пустил его, только чтобы вспомнил. Постепенно Кастиэль концентрировал на нем взгляд, узнавая и возвращая в глаза надежду. Как только барьер покачнулся и дал слабину, Габриэль позволил себе связать собственные глаза с глазами ангела, поспешно выстраивая словно бы мост между их душами. Мгновение, и они оба больше не были в заброшенном охотничьем домике.
***
- Дин, - Кастиэль называл его чужим именем, стоя на другом конце темной поляны, небо над которой было как будто картонной декорацией с одним серым цветом. Он был полностью обнажен, собственно как и сам Габриэль, не узнавая собственного тела. Вероятно, разум Кастиэля достроил образ за него, стремясь убедить душу, дать надежду. Он кивнул, не доверяя голосу.
Секундой спустя он уже скользнул ладонями по узким плечам и обнял Кастиэля чуть ниже лопаток, с трудом чувствуя его тело. Обнявший его, пожалуй, слишком эмоционально ангел, почувствовал каким-то чудом это, и по мелькнувшему в глазах пониманию окружающее вдруг изменилось, превращаясь в настоящую живую поляну где-нибудь в северном штате вроде Орегона. Изменилось ощущение, звуки, чувства. Габриэль удивленно оглядывался по сторонам, понимая, что подобное возможно только для самого сильного ангела, почти такого же, как он сам. Какая же сила таилась в Габриэле?
Он слышал запахи. Легкий дразнящий цветочный аромат от темных прядей, мягко щекочущих его подбородок, тепло от рук, устроившихся беззастенчиво на его спине. Ладони, повторяющие изгиб поясницы, не замирали, а продолжали легко ласкать, словно бы узнавая заново. Он спрятал лицо, уткнувшись лбом в изгиб шеи Габриэля, начинающего понимать, что все не так, как должно было быть. Но привычно убрав волосы с лица, он заметил, что они снова золотые, но никак не темно-русые. Он удивленно опустил взгляд на молчащего ангела, встречая по-настоящему испуганный, но отчаянно-решительный взгляд. Он знал, кто на самом деле перед ним. И продолжал искать этой близости душ, возможно последнее, в чем он боялся ошибиться. Он ждал от него хоть чего-нибудь, а архангел вспоминал каждый момент, когда им приходилось знать друг друга. Он не помнил о силе, что осталась вне этого несуществующего мира, и теперь каждое воспоминание вызывало в нем чувства, разные, незаметные и такие, что сжималось сердце, вызывали взрыв впечатлений и чувств, особенно по отношению к этому ангелу, возможно единственному на всех Небесах, кто в самом деле умел любить. Единственному, кого он, возможно, когда-то отверг, не поверив в это чудо, и заставил Кастиэля искать себе замену, может быть, даже неосознанно.
Ангел сжался в его руках, даже не думая убирать рук, боясь, но все равно держась до последнего. Архангел, вздохнув, обнял его, одной рукой прижимая его голову к своей груди, а второй поглаживая по плечам. Видимо, Кастиэля это мгновенно успокоило. Среди тысячи перенятых воспоминаний Габриэль увидел какую-то едва заметную связь между тем, как обнимал ангела Дин и как сейчас – Габриэль. Возможно ли, что на самом деле ангелы и люди никогда не должны были пересекаться, решив, что если такое чувство, как любовь, на самом деле существует, то почему-то обязательно где-то далеко. Неужели когда он оставил молодого ангела в собственном Саду, заставляя страдать не только от унижения, но и от желания принадлежать, свойственного каждому ангелу, испытавшему любовь, он вызывал все то, что произошло после явления Люцифера и Михаила в несчастный людской мир?
Он сравнивал с тем последним воспоминанием, что успел перехватить. Он знал, что Кастиэль думает о том же самом, это чувствовалось как-то само собой. Ровно как и то, что не было того сжигающего чувства потребности и отчаяния, которое так легко спутать с любовью тем, кто имеет извращенное представление о чувствах. Все, что он чувствовал – это боль души, которую изранил сам не раз за столько веков, душу, за которую теперь ответственен, душа, которая желает его несмотря на то, какое место он занимает. То, что Небеса сотрясались в ужасных судорогах, не мог вызвать один Кастиэль. Это вызывал сам Габриэль, ослепленный и оглушенный этой нежилой силой, но все-таки душой слышавший крики Кастиэля о помощи. О том, чего уже не могло было быть тогда, когда Кастиэль умирал. А он в самом деле умирал, несмотря на ложное ощущение спокойствия. Он снова оказался виноват. Оставалось лишь одно. Долгие года он не ощущал этого. Но почему сейчас, тогда, когда уже так поздно?
Поляна больше не оставалась такой, как есть. Это была совершенно другая, покрытая зеленой травой, посреди которой стояла одинокая высокая фигура. Мгновением спустя появилась еще одна. Хозяева этих тел были гораздо младше, чем временные посетители, но той ночью балом правили не они. Знакомая сцена, он наблюдал за ней издалека, последний раз решая, стоит ли вмешиваться. Именно тогда он слишком поздно бросился за Сэмом. Но вглядываясь в знакомые и забытые лица, он понимал, что чего-то не хватает. Именно тогда он понимал, почему сейчас.
Он должен был использовать всю оставшуюся энергию Кастиэля, чтобы вернуться и исправить. Исправить то, что было не неправильным, а скорее, просто было никаким. Убить Кастиэля, чтобы вернуться в прошлое и спасти его снова. Чтобы попробовать снова, но уже – вместе, осознавая, что у них, возможно, история длиннее и крепче, чем у Дина с Кастиэлем. Это было еще одним умением людей. Делать то, что никогда не предсказать заранее.
Он снова опустил взгляд. Кастиэль казался заснувшим в его руках, уже полупрозрачным, исчезающим уже окончательно. То, что не отпускало его, было в самом Габриэле. Те ошибки, что они не смогли оставить в прошлом и пережить по одиночке. Неужели было проще не допустить их вместе? Он помнил эти глаза совсем иными. Когда-то – невероятно беззаботными и с легкостью принимающими окружающих. Он сломал Кастиэля тогда давно. Как сломал жизнь собственных братьев.
Он не был Кастиэлем. Он не умел искать ошибки в себе. Но теперь он знал, как их исправить.
Ладонь последний раз коснулась густых волос. Он поднял голову Кастиэля, с болью в сердце видя серые глаза. Достаточно будет лишь отправить братьев по из мирам, настоящих – наконец-то на небо, чтобы они заменили пустующие места. Места, которые останутся после того, как двое ангелов-недотеп попробуют в тысячный раз понять то, что было наказано им Отцом. Они попробуют полюбить.
***
В неверном отблеске огня камина его кожа казалась темно-бежевой, почти смуглой. Касаясь лишь самым кончиком языка изгиба шеи, не зная, откуда стоит начинать, он тут же ощутил ее вкус, присущий только одному ангелу, только одному Кастиэлю. Он был так близко к нему, лежа на спине на толстом и пушистом ковре и то и дело оглядываясь на уже пустые кружки из-под какао, чтобы случайно не сбить их. Но Габриэль даже не думал о стремительности, что могла бы вызвать неконтролируемую реакцию. Не сейчас. Он хотел подарить Кастиэлю ощущение защищенности и отстраненности от целого мира только в свете этого огня, в доме, куда никто больше не собирался вламываться, желать их убить или заставлять убивать других. Он хотел заставить его почувствовать каждый вздох, раздававшийся в тишине гостиной, хотел дарить тепло иное, нежели камин, хотел забыть о единственном, что сохранилось в его памяти от будущего. Он больше не хотел видеть Кастиэля на пороге смерти, неживым и чужим. Он больше не мог этого видеть.
Кастиэль мстил ему за то, что Габриэль оставил его много десятилетий назад одного сгорать от невероятного и сверхъестественного желания. Он ходил по дому исключительно в расстегнутых белых рубашках, не одевая больше ничего, рубашках настолько длинных, что они прикрывали почти середину бедер зачем-то, неудобные в использовании для костюмов, но отличные, чтобы приковывать взгляд Габриэля к сильным бедрам и каждый раз заставлять его забывать то, о чем он думал. Он позволил Габриэлю эгоистично со стороны забрать себя в другой мир, доверившись сразу, как только он увидел архангела. Он ворвался на поляну с горящими глазами, напоминая того, в кого когда-то был влюблен Кастиэль и к кому когда-то решился прийти. Но он собирался слишком долго. Золотые глаза погасли и больше не возрождались до того момента.
Он смотрел на каждого из них совсем по-иному.
Он увел Кастиэля с собой и заставил жить вместе с собой целый месяц, прежде чем наконец-то разрешил так потрясающе интимно устроиться на этом ковре, находясь в такой близости, что Габриэль чувствовал жар возбуждения ангела прямо через ткань собственных джинс. Нельзя сказать, чтобы он не отвечал Кастиэлю тем же – он отлично помнил, как нужно выглядеть желанным, и он знал, что Кастиэль не выдержит первым.
Он забрался к нему на колени. Но Габриэлю этого было слишком мало, не теперь, когда он в первый раз за многие тысячелетия ощутил рядом того, кого, пожалуй, хотел бы видеть в непосредственной близости к себе так долго, сколько им это позволят. Они сбежали от остального мира, устав с ним бороться. И поняв, что он спокойно отпустил их, забрав силы, позволил наконец-то отойти. Оставил место для Истории, которая сделала все сама.
Он целовал его, перехватывая его ладонь на полпути к своим волосам, а затем отстраниться, чтобы коснуться губами самого кончика ладони. Он заставил Кастиэля засмеяться и завозиться под ним, переворачиваясь на бок и прижимаясь сильнее. Габриэль улыбнулся ему, ловя во взгляде то, что когда-то давно юный ангел представлял это одним желанием. Сейчас оно, безусловно, тоже было, но вместе с этим приходила уверенность в том, что то, через что они прошли, каждый по-своему, не позволит больше совершать глупых ошибок.
И теперь в самом деле можно было целовать ту полоску кожи, что не скрывали расстегнутые полы его любимой рубашки, не беспокоясь, что в дом ворвутся и попробуют убить их, или даже уговорят убить кого-нибудь другого. Все это осталось далеко позади. Сейчас же не было ничего более важного, чем думать лишь о том, как постараться понять человеческую жизнь, а начать можно было как раз с своеобразного медового месяца.
Теперь кожа Кастиэля имела свой собственный, неповторимый вкус.

@темы: fanfiction

---

[Sgt. Muck]

Название: Следующее Рождество
Автор: Remi.influence (Sgt. Muck)
Бета: Вкусный Добрый Жук
Размер: миди (~33 стр. Word)
Жанр: romance
Пейринг: Дин/Кастиэль, Сэм/Габриэль, Майкл/Люцифер
Предупреждения: ООС, таймлайн весьма расплывчатый, но в целом упоминаются события первой серии седьмого сезона, АУ по многим статьям, несколько измененный сюжет с Левиафанами и архангелами
Саммари: Левиафаны вырвались наружу, несмотря на то, что Кастиэлю удалось снова закрыть Чистилище. Они бросились на улицы городов, вселяя ужас и страх и завладевая телами людей. Они стремились к разрушению, но у них была лишь одна проблема, знакомая каждой нечисти - Винчестеры.
От автора: Несмотря на упомянутое объяснение того, что ангелы не умирают, Габриэль изобразил свою смерть, а не в действительности погиб от руки брата. Автор смотрел исключительно первую серию, все остальное является импровизацией и игрой на фантазии. От всех прав отказываюсь, герои принадлежат не мне, Левиафан - и тот картинке из Википедии. Возможно, что-то осталось незатронутым, прошу отнестись с пониманием к отсутвию обоснуя, придумывалось на ходу
Написано на ФМ "Рождество и Новый год с Мишей Коллинзом"

Читать здесь

@темы: fanfiction

---

[Sgt. Muck]

Название: О силе и доверии
Пейринг: Габриэль/Дин, Дин/Кас
Размер: Драббл
Таймлайн: Кастиэль намеревается стать богом, Сэм сражается с Люцифером в голове чуть раньше, чем положено
Предупреждения: ООС

Это началось почти год назад. Так давно и словно бы вчера. Год минул с того момента, как он впервые скрылся в баре, увидев, что родные синие глаза больше не смотрят на него с восхищением и доверием. Они подозрительны, они резки, они резали Дина живьем, заставляя сомневаться, уничтожать себя, поддавшегося сомнению и одновременно – не знать, что происходит.
Он любил Кастиэля. Он любил его той привязанностью, на которую только и способны Винчестеры, извращенное желание, вытянутое почти до необходимости, подчиненное контролю и бесконечным ошибкам. Он видел, чего хочет Кастиэль. Он знал, что его беспомощный ангел, которого Отец, видимо, всегда поддерживал, не останется таким. И он сам не смог бы остаться, он не умел, а поражение признавать не любил. Он мог не видеть ангела неделями, чтобы затем, едва заслышав шелест крыльев, едва не сломать ему ребра, всем видом выражая, что он нуждается в нем. До боли. Он нуждается в том, чтобы быть слабым перед кем-то, кто никогда не ставил бы ему это в упрек. Но проявляя эту привязанность к ангелу, который, набирая стремительно силы, мыслями был не с ним, он осознавал, что не чувствует ответной. Как если бы когда-то Дин мог помочь ему убрать из головы все эти голоса, события, информацию и судьбы, но сейчас он лишь надоедал. Но Кас не говорил ему этого. Он дарил ему прикосновения и уходил, словно бы не понимая, что в них в действительности такого. Как если бы ангелы на самом деле не умели чувствовать это притяжение и не нуждались в его удовлетворении. Как если бы это не нужно было Касу.
Он слушал его. Он заставил его довериться себе, но он не обещал, что он поймет. Такова его природа – он всегда будет осуждать рискованные и глупые поступки просто потому, что являлся старшим братом, пусть и не Кастиэлю. Но в тот вечер он впервые задумался о том, кто же он тогда. И в тот же вечер он скрылся в баре.
По крайней мере, он пьянел быстро. Даже слишком, скорее всего оттого, что действительно хотел этого. С каждой новой кружкой пива он понимал, что проблема не только в Кастиэле. Ведь он вряд ли на самом деле изменился. Он всегда хотел стать чем-то большим, как и сам Дин. Он думал, что Дин создаст ему это большее. Он верил, что Дин, будучи олицетворением Михаила, подарит ему желанную силу. Но Дин не желал силы. Он прекрасно осознавал свою, которая и так причиняла страдания окружающим. Он не мог ею управлять, силой влиять на ход событий, оставаясь всего лишь человеком. Он смог отказаться от чужой, чего не сделал его брат. И поспешно вливая в себя пенящуюся жидкость, он раз за разом вспоминал сходящего медленно с ума Сэма, иногда разговаривающего на ином языке, уставившись в пространство и словно бы кого-то видя. Он часто приходил в себя и говорил, что все в порядке, но такого понятия у Винчестеров не существовало.
Тогда он и заметил его. На нем то и дело останавливались взгляды всех позднопьянствующих, а ему было плевать. Дину часто приходилось и самому оказываться в поле действия, но он был всего лишь красив. Он не был силен, как бы ни обманывало впечатление. Он был слаб, он терял всех, кем дорожил, слишком слаб, чтобы удержать их, слишком слаб, чтобы повлиять. Он уставал, сильнее, чем Сэм, не различающий реальность и кошмар, сильнее, чем Кастиэль, ввязавшийся в битву с чем-то, что сильнее его, он устал как Дин Винчестер, не выносивший, когда кто-то видел его слабость, но больше не в силах ее скрывать.
Он изящно обыгрывал в бильярд каждого, кто осмеливался принять вызов. Он был здесь, наверное, не первый час, но не потратил и цента. Выпивку ему покупали те, кто с честью проигрывал, теряя последние деньги и не стараясь больше скрыть заинтересованного взгляда. Но любой из них прерывался ответным, замораживающим и пугающим настолько, что ободранные до нитки икали и моментально трезвели, забывая то, о чем только начинали думать.
Он не удивился, увидев его здесь. Пожалуй, в не самом привычном наряде, не в самом привычном амплуа, но это, видимо, снова была одна из его ролей. Он не удивился, что этот сукин сын все еще жив. Он просто разучился удивляться. Он слишком устал. Он наблюдал за резкими движениями и быстротечной игрой, четкими ударами и напряженной позой у стола. Он думал, что, наверное, он не заслуживает своих крыльев больше, чем кто-либо другой из двуличных пернатых. Он злился.
А Габриэль прекрасно чувствовал это. В один момент он повернулся, сузив глаза и разглядывая его без труда в полумраке, а затем снова отвернулся, решив, что Дин не стоит его внимания. Он завершил одним ударом игру, оставив на лице соперника тупое и восхищенное выражение.
Дин нетвердо стоял на ногах. По правде сказать, он вообще не стоял, а держался только чудом. Путь до бильярдного стола был слишком долог. За это время его взгляд успел зацепиться за узкую спину, нарочито подчеркнутую темно-бордовой жилеткой, в темноте казавшейся почти темной, и за свободно ниспадающие штаны такого же оттенка, державшиеся на нешироких бедрах. Он не знал, кем стал архангел теперь. Он даже с трудом представлял себе, чтобы архангел вообще одел черную рубашку с коротким рукавом под эту жилетку, настолько вульгарное сочетание представляя собой. Он шел к демонстративно не замечающему его архангелу, чувствуя растущее негодование и раздражение. Плескавшееся в нем раздражение и беспомощность разом накрыло ненавистью и яростью, он был слишком пьян тогда.
Но он оставался слишком пьян и сейчас. Только не физически, он был пьян душевно. Высвободившееся мышление, притупившиеся чувства, параллельно или перпендикулярно? Его не волновало. Он осознавал, что подобное детство не могло оставить его без травмы на всю жизнь. Резкая перемена уже в осознанном возрасте, и он привыкнет скрывать страх на всю жизнь. Он привыкнет не доверять всегда и всем, он привыкнет до боли пришивать себя к другим какими-то дурацкими воспоминаниями и глупыми целями, объясняя одной Великой. Он был слишком слаб, слаб и сейчас.
Слаб и тогда. Слаб, когда яростно дернул Габриэля на себя, натолкнувшись на огонь пылающего взгляда, полного отражением его собственных чувств. Слаб, когда пытался еще секундой понять, почему он так злится. Почему так выходит из себя, не переставая думать о том, насколько меньше его архангел. Насколько сильнее. Насколько выдержаннее. Но не сейчас, когда в янтарной радужке настоящие золотые искры, когда паб разом темнеет, а люди замирают, не видя, но чувствуя, что здесь, совсем рядом, что-то опасное, что-то древнее, что-то, чего больше незачем сдерживать. Но он все равно старается. Старается не причинить боли никому и все равно остается поблизости от людей, нуждаясь в них. Открыв душу им лишь раз, он не смог выгнать их никогда больше. Он злился так же, как Дин, от собственной беспомощности, не физической, не моральной. Он был беспомощен с тем, во что нужно было верить. У него не было больше выбора. Ему было не во что больше верить. Слишком горд, чтобы принять смерть как избавление от этого. Слишком запутался, чтобы вставать на чью-то сторону. Слишком умен, чтобы понять, что сторон больше нет.
Слишком горд, чтобы признать, что больше не нужен миру.
Как и сам Дин, боявшийся понять, что ненужность миру открыла ему то, чем он пожертвовал ради него. Собственной душой, телом, Судьбой и жизнью, тем же – брата, играя бессознательно на его самых слабых сторонах.
- Что, перышки совсем высохли, шарики заколдовываешь уже не те? – Дин выплюнул это так же ядовито, как те сомнения в его сердце. Как безысходность и как нерешительность.
Он усмехнулся почти сумасшедше, довольный произведенным эффектом. Боль и ненависть океаном выбросились в окружающее, бесцветной серебрящейся вспышкой, заставляя глаза архангела гореть огнем невыносимой яркости, причинявшей уже настоящую, физическую боль глазам Дина. Но он, ослепленный, все равно ухмылялся, покачиваясь на негнущихся ногах. Он боялся – он забыл, когда в последний раз чего-то боялся – но он боялся не архангела, он боялся той силы, что едва мог удерживать сдавший свои позиции Габриэль.
Еще лишь секунда контакта, и Габриэль с ничего не выражающим лицом прижимал его за горло к стене, лишая доступа воздуха, удерживая лишь одной рукой на высоте. Но Дин задыхался не от этого. Он смотрел на фигуру меньше его самого и задыхался от невероятной силы. Он был зависим, он был болен, уже давно, с тех пор, как потерял эту силу в собственном отце. Но вряд ли он, встретивший так много разных сильных людей, теперь смог бы довольствоваться отцовской. Его извращенная и сожженная изнутри душа требовала больше и больше. Он задыхался и цеплялся холодеющими пальцами за крепкое предплечье, даже не надеясь, что архангел поймет. Он вспомнил. В глазах темнело, и ярко блистал хоровод вспышек перед глазами, но он с удивительным спокойствием вспоминал, как взбесил архангела в прошлый раз, еще даже не подозревая о том, кого выводит из себя. Тогда он думал, что показал слабость физическую, позволив какой-то нечисти так поймать себя.
Рука дрогнула, и Дин сполз по стене, хватаясь руками за горло и пытаясь рассмеяться. Он чувствовал боль в голове, ожидая, пока восстановиться зрение, но уже знал, что только что увидел не только свои проблемы, но и проблемы одного из самых старейших существ на планете. Подняв взгляд, наверное, такой же сумасшедший, как и сам Дин в тот момент, он снова натолкнулся на этот взгляд, но теперь в нем была лишь жалость. Жалость того, кто еще секунду назад почти вспомнил, что значит строить надежды.
Теперь он стоял посреди комнаты, расстегивая пуговицы рубашки одну за одной. Лениво вытаскивая их через прорези, чувствуя прохладу комнаты. Он ненавидел мотели. Поэтому он стоял в маленькой и теплой гостиной, не торопясь расстегивать до конца. Не распахивая ее, он опустил руки и запрокинул голову, закрывая глаза. Он звал, как звал весь этот год, сначала – не понимая, затем – желая. Он ждал не больше нескольких минут, проводя вновь холодеющими пальцами по собственной шее, медленно соскальзывая в яремную ямку и останавливаясь разрезом рубашки чуть выше живота. У него было время снова вспомнить.
Он не выносил жалости. Она заставила его разом подняться на ноги, словно он не вылил в себя несколько литров дешевого пива, и постараться выразить протест лишь подаваясь вперед. Он не хотел так, только не так, не жалость, ведь она убивала его сильнее, чем он сам себя. Он подался вперед, почти падая, пока узкая ладонь не остановила его, врезавшись в грудь и выбивая весь воздух. Он снова врезался в стену, приложившись головой, и неосознанно закрыл глаза, понимая, что прикусил губу, и что тоненькая струйка крови медленно соскользнула с порозовевшей нижней губы и устремилась вниз по подбородку. Он не видел, как следил за ней равнодушным взглядом Габриэль, оставляя руку на груди Дина, заставляя того думать, будто против его груди давил целый локомотив. Он не мог дышать, но напряженная шея искрила приятными уколами ожидания, ударяясь в голову и отдаваясь в висках. Сила архангела, знавшего, что Дин слаб. Делавшего его слабым и не разочаровывавшегося. Скорее, просто ничего не ждущего. Но и это было потрясающе невероятно.
Он не открывал глаз, переживая звон в голове. Он не знал, что Габриэль так близко к нему, так провокационно близко, все еще разглядывая без особого выражения выражение боли на лице Дина. Он не знал, что рука, исчезнувшая с его груди, перехватит его цепкими пальцами за подбородок, заставляя склонить гудящую голову книзу. Он не хотел видеть взгляда жалости. Но он не ожидал, что горячие пальцы с нажимом проведут по его губам, не делая попытки вытереть кровь. Но он был достаточно пьян, чтобы не отличать опасности. Он по привычке поддразнивал, на этот раз – скользнув языком по рискнувшим подобраться слишком близко пальцам. Он успел разобрать деревянный вкус кия, прежде чем пальцы исчезли, предоставляя приоткрытые губы Дина чужим губам, прижавшемся к его так, что не оставалось попытки возразить. Габриэль целовал его, слизывая кровь и скользя языком по верхней губе. Он тут же разорвал поцелуй, не давая Дину даже ответить.
Дин открыл глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на Габриэле, с неприязнью облизывая губы. Видимо, он не очень-то любил вкус здешнего пива. Он прикрыл глаза только на секунду, страдая от боли в голове, но, открыв их, обнаружил, что архангел исчез. Он застонал и вновь сполз по стенке, закрывая лицо ладонями. Он снова был слаб, теперь – еще слабее, перед самим собой и чертовым архангелом. Что-то в нем, помимо невероятной силы и взрывного характера, заставило Дина тянуться за разрывающим поцелуй Габриэлем. Его огонь, горящий несмотря ни на что.
Он поклялся больше никогда не появляться там.
Теперь он вспоминал об этом с легкой усмешкой. В отблесках огня камина он смотрел на не до конца раскрытые полы рубашки, за которыми крылась смуглая кожа. Он все еще звал, так, как не звал никого и никогда, признавая потребность. Он помнил, как звал Кастиэля на площадке Бобби, как звал, снисходительно, ворчливо, но теперь он не собирался звать так же. Он признавал потребность, признавал слабость, показывал ее и получал вознаграждение каждый раз, как делал успехи в ее проявлении. Каждый раз – невероятные ощущения и боль, если он снова вернется к себе прежнему. Иногда он делал это специально, заставляя Габриэля наказывать его за это. Ему нравилась не боль, ему нравилось то участие, что проявлял архангел. За этот год он изменился. Он успокоился. Он снова усмехнулся. То, чем ему далось это спокойствие.
Он пришел снова. Только лишь за тем, чтобы поставить архангела на место, увидеть, что его сила еще на месте. И тот ждал его, за самым последним столом, в сгущающемся полумраке, выслушивая все то, что тот нес, с поразительно отвлекающим взглядом. Как будто архангел принимал его целиком и полностью, с некоторой грустью осознавая то, чем он являлся. И он позволял Дину самоутверждаться, позволял ставить себя на место в первые минуты, чтобы затем, легко запрыгнув на стол так, чтобы тонкая ткань штанов обтянула сильные бедра, притянуть к себе старшего Винчестера и рассказывать ему, что все, ради чего тот боролся, больше не имеет смысла. Что он послушался Дина раз и потерял все. Что он мог бы ненавидеть его. Но он совершил ошибку лишь потому, что сам готов был пойти на это.
Горячий шепот обжигал его ухо, а бледные в полумраке пальцы уже зарывались в его короткие волосы, гораздо мягче, что не сказать о словах. Он говорил обо всем том, что порой настигало Дина разом и вызывало тошноту. Он говорил об этом так, словно знал, что все это – не более чем мишура. Он заставил Дина поверить, что проблема была и остается лишь в нем самом. Он разрешил ему держаться за себя, пока помогал ему погрузиться в воспоминания, был рядом, пока Дин снова и снова переживал все то, что когда-то на Небесах видел сам Габриэль.
Архангел видел его слезы. Мимолетные и миниатюрные прозрачные капли быстро заскользили по его щекам, когда он осознал, что в своем стремлении не оказаться беспомощным именно им и стал. Осознал, что больше не знает, что делать. Он видел настоящую слабость, слабость, захватившую всего Дина, и не оттолкнул его. Не позволил скрыть их, позволил течь по щекам и срываться с подбородка, так что на темной ткани его штанов проступили мокрые следы. Он показал разницу между человеком и ангелом, не усложняя и не упрощая. В ответ он показал свою, свою беспомощность и ненужность. То, чего они так боялись, все-таки случилось. С ними обоими.
Он стоял, сминая в руках сползшие рукава, не замечая, что его плечи были обнажены. Он вспоминал, что душная атмосфера бара неожиданно оказалась шире, чем он предполагал, что он смог вздохнуть свободнее, чем когда-либо. Он не понимал, почему над его головой не было тех, казалось, неизбежных туч. Почему он больше не чувствовал извращенной потребности в силе архангела. Все, что он понимал, щуря напряженные глаза – то, что шершавая ладонь на его макушке мягко опустилась к шее, легко надавливая. Он с каким-то облегчением позволил Габриэлю поцеловать себя, чувствуя его собственное отчаяние. Он не был истиной в последней инстанции, больше не был одним из главных существ. Без веры и без любви он погибал так же, как любое божество. Ему нужен был Дин. А он – Дину. Так родилось доверие.
Они испытывали доверие долгие месяцы. Уже не в баре, уже – в многоэтажном доме, иногда наблюдая за соседями, а иногда просто проводя время в присутствии друг друга. Обычно Дин засыпал, сперва – просто на диване, неизменно просыпаясь на коленях архангела, а затем перестал тратить время на первую стадию. Он опускал голову на его колени, не возражая против легких прикосновений его рук к волосам. Он проводил по его волосам и забирал то, что переживал Дин, будучи с братом и Кастиэлем. Он не мог бросить ни одного из них, пусть осознал, то стал для них только энергетической подпиткой. Всем нужен тот, кто будет прощать. Но если он станет прощать все, он перестанет быть важным. Он станет чем-то привычным. Он больше не человек для них. Они больше не те, кого он знал.
Даже тогда они еще не были теми, кем были сейчас. Отчаяние и потребность оставалась, показывая – эту извращенную душу не вылечить просто так. Да и, честно говоря, никогда больше. Но он мог запереть ее. Он мог поменять их местами, вернуть самого себя против этой души, навязанной ему в далеком детстве. Он сделал это во сне, а, проснувшись, по оттенку удивления в глазах архангела понял, что сделал это за двоих.
Он не знал, кем он был на самом деле. Но больше не было тех, кто не принял бы его таким. Из-за кого он не мог быть таким. Он обнаружил в себе личность гораздо более увлеченную, гораздо более стремительную, гораздо более независимую, чем знал сам. Он мог не отводить взгляда, он мог приказать и не беспокоиться о том, что это прозвучит мягко или грубо. Больше не беспокоиться ни о чем, и все же – оставаться одним из самых человечных существ, по словам Габриэля. Тот, отпустив неудачи с семьей, стал гораздо сильнее в считанные мгновения. Изменился взгляд, изменилось то, как он с легкостью игнорировал происходящее вокруг, за много километров, за тысячу лет назад и вперед. Он был рядом как никогда раньше, реален, как никогда прежде.
Он помнил собственный огонь, впервые разгоревшийся с такой силой. Он был тем, кто с легкостью получал то, что хотел, но знал, что хотеть будет правильно. Он принимал свою извращенность отчасти и забыл ее в прошлом, оставляя себе лишь право быть тем, кем хочет, без оглядки на мир, без оглядки на потерявшего разум брата, без оглядки на Кастиэля, которого когда-то любил.
Кажется, они даже не заметили того, как все это началось. Когда поцелуи стали глубже, увереннее, наравне, когда Дин нуждался в прикосновениях сильных рук и сам заводил их за спину, устраиваясь на коленях Габриэля. Архангел менялся вместе с ним, приводя их внутренние огни в симфиз, без которого было бы трудно жить заново. Они повторяли ошибки прошлого, привязываясь к друг другу, но делая это намеренно. Если они смогли бы когда-либо показать другому бессмысленность этого существования, они бы ушли навсегда. На этот раз, пожалуй, в самом деле навсегда. Но они не сделали бы этого. Слишком много раз позволяли этому случиться.
Это вылилось в настоящее влечение, которое трудно было назвать любовью. Скорее, это была та потребность, что мучила каждого из них. Они думали, что нужно было заботиться о ком-то, но на самом деле никто не нуждался в них.
Это вылилось в жажду прикосновений, по-настоящему жарких, заставляющих задыхаться в полумраке буквально с первых мгновений, потому что потребность эта становилась жизненной. Никто из них не выбирал главенства, они были равны, они всегда были равны, потому всегда слишком уперты, чтобы заметить это сходство. Потребность прерывающихся поцелуев, чтобы удостовериться – глаза напротив мерцают тем же желанием, которое сжигает его самого. Потребность быть близко, потому что оставшиеся раны больше нечем было прикрывать, кроме как друг другом. Неудобство дивана, когда они помещались только благодаря тому, что Габриэль был чрезвычайно невысок и гибок. Прикосновения, когда кожа краснела от неуемной силы, когда с низа спины поднималась волна словно перерождения, заставляющая издать первый шумный выдох. Горячий язык на мокрой коже, заставляющий гореть не только изнутри, но и снаружи, острые зубы, прижимающие кожу с яростью лидера, демонстрирующего силу. То, что Дин не испытывал больше необходимости в силе не значило, что он был против его демонстрирования. К укусу приливала кровь, выжигая его моментально, и он издавал первый стон, поспешный для прежнего Дина, но для этого – лишь демонстрация слабости, которой он наслаждался. Влажные волосы щекотали ладонь, когда он убирал их с мокрого лба и касался его искусанными губами, закрывая глаза и понимая, что на его шее не останется свободного места. Треск ткани, мешающий жару разгоряченных тел вырваться наружу. Показать, как нужен, как важен, как долгожданен. Пересохшие губы царапают кожу, и Дин отвлекает его, только чтобы поцеловать, только чтобы скользнуть по ним языком, возвращая влагу. Но он не в силах увернутся от предложенной игры, пока чужие ладони исследуют взмокшую спину, задирая кверху раздражавшую ткань футболки. И невозможно оторваться от целующих губ, потому что стоит засомневаться, и их доверие снова остановит их, а это не то, чего хотел настоящий Дин. Но каждый раз они все же останавливались. Слишком рано. Не хватало.
И вот он снова стоит здесь. Без притворства, без согласия на привыкание друг к другу на надоевшем диване, сразу – с потребностью, которая, кажется, стала чем-то большим. За столь короткий срок он был убежден, что знал его всегда. Всегда хотел принадлежать ему. Всегда хотел иметь возможность сделать его своим хотя бы на одну ночь. Потому что он всегда не желал останавливаться на малом. Ему было мало и ангела, который, кажется, был предсказан ему Судьбой, и сейчас разрушал себя, потому что за стеной стереотипов ангельской армии не смог узнать, кем был Дин. Не смог сделать свои прикосновения столь же нужными, как воздух. Не смог оставить свои амбиции ради него. А Дин, настоящий, уже давно рвущийся наружу, не умел прощать бесконечно. Он настоящий и в самом деле был Майклом, умеющим любить, сострадать, испытывать тысячу эмоций. Он принял себя и ощутил себя свободным, но как и Майкл, он не мог забыть то, что задолго до этого стало невидимой частью его жизни. Сначала – невидимой. А сейчас он больше не представлял, зачем все эти изменения, если с ним не будет его. Кого он порою ненавидел, не понимал и не знал до конца, который, в свою очередь, все еще считал его человеком не то, чтобы высшего эшелона, но иногда было важно то, что они хотя бы попробовали.
Он звал слишком долго. Он почти устал ждать, когда знакомая волна жара, еще далекая, но уже до боли знакомая захватила его. Он был почти рядом, в какой-то доле секунды от него.
Он успел обернуться прежде, чем Габриэль даже до конца появился. Архангел протянул к нему руку, намереваясь дотронуться до плеча. Но Дин покачал головой, останавливая его.
А затем он улыбнулся.
Он все еще был Дином. Тем, кто сперва делает, прежде чем думает, думая, что он уже подумал. Тем, кто никогда не примет правильного решения сразу, а будет долго делить на белое и черное, не понимая, насколько возбуждающе-опасным может быть сочетание и того, и другого. Он все еще жаждал стать большим, чем он есть, но при этом – сохранить все те шаткие моральные устои, которые он ощущал. Он не предлагал сбежать окончательно, он предлагал остаться и спасти тех, кто ему дорог. Они были частью его. Пусть теперь огромной его частью был этот невообразимый огонь, заставлявший испытывать то, что никогда раньше, он больше не собирался отдавать ничто из этого, признавая нового себя редкостным эгоистом. Но прежде, чем он начал бы хоть что-то из этого, ему нужно было подтверждение. Доказательство.
Габриэль молчал, словно бы слушая все то, о чем он думал. Дин ждал от него, пожалуй, только одного. Это было решением, очередным, и, наверное, не таким уж и правильным, но хотя бы приносящим что-то для них самих.
Он давно забыл, что значит быть нормальным. Все сомнения он оставил перед тем, как поддаться на восхищение Кастиэля. Каждый хотел бы нравиться ангелу, вызывать в нем желания, чуждые своей природе. Он не знал, что ангелов привлекает сила, недостаток которой не был заметен, пока не понял он сам. Он не заметил в Кастиэле постоянных поисков в Дине Майкла, он просто полюбил его и открыл свое сердце нараспашку, предлагая ангелу устроиться в нем и как следует заправиться силами. Дин обладал воистину сильным сердцем, и Кас сравнялся с силой почти архангельской. Но теперь Дин отлично понимал, что тот, обладая той же силой, никогда не смог бы пользоваться ею так, как Габриэль. Можно научиться держать спину прямо, но с аристократической осанкой следовало бы родиться. И все же Кастиэль оставался для него тем ребенком, которого следовало бы все равно спасти, во имя того, кем он когда-то был. Катастрофы совершают фантазеры и наивные существа.
Он давно забыл, что значит любить. Для него это – давно привязанность, которую он питал к младшему брату порой безмерно, смущая окружающих. Но он видел каждый его недостаток, каждую неправильную мысль. Он забыл, что им нужно позволять собственные ошибки. Теперь он знал это и вытащил бы собственного брата.
Потому что теперь он нравился архангелу, делал его сильнее. И даже если для того, чтобы спасти Каса, им бы вместе пришлось выступить против него, он бы не отступил от Габриэля. Трудно сказать, что именно давал ему архангел, но если чувствовать каждый из триллиардов процессов в организме, можно было бы сойти с ума. Он принимал эту связь гораздо обостреннее, чем все предыдущие. Он мог с уверенностью сказать – она была другой. Она давала уверенность, что они смогут изгнать Дьявола из Сэма, на этот раз – навсегда.
Но все это будет лишь уборкой надоевшего бардака.
Он просил не об этом. Но он все еще просил, стоя перед невысоким мужчиной и снова чувствуя то невероятное влечение, ускоряющее движение крови, рождающее почти крылья за спиной. Он следил за рисунком вен на обнаженном предплечье Габриэля, думая о том, действовал ли он на архангела так же, как и он на самого Дина, заставлял ли кровь бежать так быстро, что это ощущение пробивало экран веселя.
Габриэль улыбнулся. Сначала потеплели глаза, отразившись теплым светло-карим светом, затем он лишь немного приподнял уголки губ, чтобы затем поспешно скрыть улыбку.
- У моего веселя нет экрана, - шепнул он, разжимая губы и заставляя исчезнуть ямочки со щек. Он давал Дину только мгновение на то, чтобы понять, что это значит, прежде чем наконец-то приблизиться к нему и провести по желанному плечу, заставляя мышцы мгновенно расслабиться. Он поцеловал его в изгиб шеи, минуя один из старых синяков, почти исчезнувших, а затем провел кончиком языка по одному из свежих. Он перехватил руки Дина, заставив его расстегнуть все пуговицы, наблюдая за этим в полной тишине. Как только последняя пуговица выскользнула из разреза, они оба уже знали, что в этот раз все будет иначе.
В этот раз доверие наконец-то станет полным.

@темы: fanfiction

---

Gabriel Big Bang

[ОгоньВода]

Давненько тут не вывешивались реки, а я как раз нашла такое рыбное место, которым просто грех не поделиться! Хоть оно и на английском, но при большом желании можно прочитать столько всего интересного и разнообразного!
gabriel-bigbang.livejournal.com/16911.html

@темы: information (Gabriel)

---

Никогда не надоест.

[KeSol]

@темы: fanart (manipulations)

---

Three Blind Saints

[Sgt. Muck]

Давнo тут не былo нoвoстных пoстoв, пoэтoму:

Интервью кoманды Three Blind Saints (Чтo этo за прoект, смoтрите здесь) для Black Sky Radio:





И накoнец-тo сoстoялась премьера этoгo фильма:

















UPD Еще с премьеры

запись создана: 15.12.2011 в 19:51

@темы: information (Richard Speight Jr.)

---

Tell the world I'm coming home.

[Джесси Джеймс.]

Песня: I'm coming home
Исполнитель: Skylar Grey
Виддер: spnGabriel
Жанр: -
Пейринг/Персонажи: Габриель
Саммари: "You're my brother and I love you. But you're a great big bag of dicks."

@темы: information (Gabriel)

---

[Джесси Джеймс.]

Песня: Chop Suey
Исполнитель: System Of A Down
Виддер: ilona732
Жанр: -
Пейринг/Персонажи: Габриель vs. Люцифер, братья Винчестеры
Саммари: "Angels deserve to die"

---

[Джесси Джеймс.]

Песня: Path
Исполнитель: Apocalyptica (ft. Sandra Nasic)
Виддер: LightNeverFades
Жанр: -
Пейринг/Персонажи: Габриель, Люцифер
Саммари: "Don't forget. You learned all your tricks from me, little brother..."

---

[Джесси Джеймс.]

Песня: Intro
Исполнитель: The XX
Виддер: cupcakemae
Жанр: -
Пейринг/Персонажи: Габриель, Люцифер
Саммари: "Dad loved you best. More than Michael. More than me..."

---

[Джесси Джеймс.]

Песня: Trouble
Исполнитель: Coldplay
Виддер: FoxyLouu
Жанр: Slash, Drama
Пейринг/Персонажи: Габриель/Сэм, мелькает Дин и Люцифер
Саммари: They spun a web for me...

---

Ангелы - неформалы

[KeSol]

Автор: Солеранд.
Название: Радость встречи!
Пейринг: Гейб/Сэм
Размер: Мини
Рейтинг: NC - 17
Жанр: тоже без понятия.
Тип: Слэш.
Дисклеймер: Все Крипкино.

заценить?

С тех пор как Дин,наконец выяснил отношения с Кастиэлем,эта парочка занималась только собой.Не то что бы Сэм завидовал,но раньше он всегда был для Дина на первом месте, а теперь он все свое время проводит с Касом,и Сэм вынужден заниматься поиском,сбором информации и охотой один.Нет Сэм был рад за брата,рад что они во всем разобрались,но в последнее время Дин даже на охоту забил.И из - за этого Сэм несколько раз был ранен.Все - таки охотиться в одиночку не очень удобно.
Вот и сейчас,практически ввалившись в номер,Сэм поминал своего влюбленного братца далеко не добрым словом.
- Ну Дин,ну скотина,обещал же что сегодня обязательно будет - раздраженно шипел Сэм сквозь зубы,зажимая рукой раненое плечо.
Он аккуратно,стараясь не потревожить плечо снял куртку. Понимая,что футболку он снять не сможет,Сэм нашел ножницы и начал разрезать футболку.Позвать Каса у Сэма не мелькнуло даже мысли.За последние два месяца,с тех пор как они во всем разобрались,Сэм видел ангела раз пятнадцать максимум.
Услышав шорох крыльев,Сэм резко обернулся и зашипел от боли в плече.На него с нахальной улыбкой и неизменной шоколадкой смотрел архангел Габриэль aka Локи.
- Я смотрю как раз вовремя - нахально протянул Габриэль, осматривая полуголого Винчестера.
- Всё - таки жив. - констатировал Сэм.Поняв что Габриэль жив внутри разбушевался целый ураган чувств,а в мыслях безумная радость от того,что этот несносный архангел жив.Хотелось подойти,обнять, поцеловать и никогда больше не отпускать,но Сэм быстро взял свои желания и эмоции под контроль,не позволив ничему такому появиться на лице.
Гейб в это время активно следил за мыслями Сэма.Их мысли были похожи,за исключением того,что Гейб хотел не только поцеловать Сэма,а еще много чего.Очень много чего.Но чуть позже.
- Неужели ты поверил,что я умер.Ты оскорбил меня до глубины души. - Габриэль театрально всхлипнул и откусил шоколадку. - Но вернёмся к серьезному.То бишь к моей очередной смерти.За то время,что Люси сидел в клетке много чего появилось и я еще много чему научился.К тому же постоянные тренировки и приколы способствуют появлению опыта.А за это время у меня его много набралось,причем не только в обманах и приколах. - ухмыльнувшись закончил Гейб.Доев шоколадку он лениво подошел к охотнику, который смотрел на него словно зачарованный.А ведь он еще даже ничего не сделал.Габриэль положил руку на раненное плечо,и через мгновение рана исчезла.
Охотник вопросительно и благодарно посмотрел на Габриэля.
- Она будет нам мешать - пояснил Гейб.
- Для чего - хрипло спросил Сэм.
Вместо ответа Гейб поцеловал его.Это был страстный поцелуй двух влюбленных после долгой разлуки.Габриэль избавил их от одежды и перенес на кровать не прерывая поцелуя.Коленом Гейб раздвинул ноги Сэму и опустился приятной тяжестью сверху. Сэм застонал прямо в сладкие губы и потерся пахом об Гейба. Прикосновение кожи к коже было просто нереально. Сэм сам развел ноги шире и приподнял бедра - тягучие доселе неведомое желание затопило его. Связанных мыслей не осталось, поэтому Сэм даже не удивился своему восторгу, впервые в жизни принимая в себя чей-то член. Это было просто восхитительно.Было чуть больно,но боль чередовалась с удовольствием. Он застонал и вновь потянулся к губам Гейба. Тот поцеловал его, прикусив за нижнюю губу.Они кончили одновременно. Такие рандеву продолжались на протяжение всей ночи.
- Теперь ты мой Сэмми - сказал Габриэль и поцеловал Сэма.
- Ты не уйдешь?
- В ближайшие лет двести ты от меня не отделаешься! - весело сказал Гейб.
Уже засыпая Сэм подумал что теперь совсем не против того, чтобы Дин его игнорировал,а архангел Габриэль смотрел на свое персональное чудо и думал,что сделает все что бы оставаться с этим чудом вечно!

Я совсем не уверенна что постельная сцена удалась,так что извиняюсь если что!

@темы: fanfiction

---

[Sgt. Muck]

С днем рождения человека, в каждую свою роль вносящего часть самого себя!

@темы: fanart (manipulations)

---

Драббл на арт

[Sgt. Muck]

Вот все дело в этом арте. Я верю, что Габриэль всегда придет и всегда все исправит.

Название: О вере.
Автор: Remi.Influence
Герои: Габриэль, Кастиэль
Размер: для меня - драббл
Жанр: чувствую, мое любимое сказание
Предупреждение: чуть-чуть АУ последних серий. Да вы и сами поймете.

Читать дальше

Чья-то ладонь невесомо опустилась на плечо, не так, как хотят поддержать, а обратить внимание. Ангелам не нужно оборачиваться, они способны узнать собрата порой и по шелесту крыльев. Но сейчас своему чутью Кас не поверил и обернулся, с искренне детским удивленным видом.
- Ты же умер? – повстречал он этим старшего брата, с видом довольного и знающего секрет человека усаживающегося рядом с ним. Они сидели на самом Краю Вечности, этакая местная Небесная достопримечательность, которая отчего-то никак не тянула ангелов совершать самоубийство. Наоборот, напоминала, что и у них есть конец.
- А ты все мозги растерял, - немедленно парировал Габриэль и возмущенно посмотрел на свои три пары крыльев, очевидно, в этот момент не поделившие чего-то друг с другом. – Нет, Дьявола спасти – это я понимаю, каприз души и все такое, этот поганец заслуживает спасения и убийства, спасения и убийства, пока не надоест лицезреть эту самодовольную морду. Но против Рафаэля то зачем лезть было, он же дурачок дурачком от рождения был?
- Зачем ты спрашиваешь меня о вещах, о которых и так все знаешь? – с ноткой обиды спросил его Кастиэль и вновь вернул взгляд на сверкающие водопады Вечности. У нее есть начало, но нет конца. Хотя при этом она и есть конец.
- А ну как объясняя мне, ты как умный пернатый сам найдешь свои ошибки? – он пытался говорить и в обычной своей манере, и в то же время скрыть то, что в нем изменилось. Он больше не казался клубком бесконечных амплуа, тяжелых мыслей и обязанностей. Остался только он, да его крылья с характером. – Давай как в детстве, почему?
- Потому что Рафаэль мог вновь лишить нас свободы, - медленно закипая, объяснил ему Кастиэль, неосознанно крутя в руках невидимый меч ангела. – Той, которую многие из нас так и не ощутили.
- Винчестеры кого угодно разбалуют, - понимающе кивнул Габриэль и кинул что-то в один из прозрачных, при этом белоснежных водопадов под ним. Чистый свет в центре окружности обиженно вспыхнул. – А вообще плевать я на тебя хотел, - доверительно сообщил он Вечности. Та благоразумно промолчала. – С чего ты решил, что многие поверят тебе на слово? Давай проще, они такими родились, они такими воспитались, те, кто был на Земле и хоть как-то мог понять, о чем ты говоришь, давно погибли в той несчастной войне. Многие из нас, лучшие кадры, они легли за то, во что верили. И обидно, что меня к ним причисляют, потому что обычно верят в меня, а не я в кого-то… Но суть в том, что сейчас твое «войско» - это те ангелы, которые легко верят, но никогда не поймут. Если только ты не соберешься найти каждому из них своего человека. Это хлопотно, я вот так и не нашел.
Среди всех этих слов Кас терялся и терял нить мысли, ему казалось, что разгадка, приведшая его сюда, вновь теряется в белом тумане веры и обязанностей, как если бы в нем жило очень много разных Касов, каждый из которых требовал внимания к своему мнению. Казалось бы, простая ситуация, но каждый раз, когда он задумывался о системе, мысли крутились вихрем тут же, стирая и путая возможное понимание.
- Разве тебе никогда не казалось, что Небеса – они живые, Кас? Что крылья тебе дал Создатель, но силу их ты черпаешь откуда-то из другого места? Небеса – они же концентрация наших сущностей, и зная все эти сущности, они легко контролируют сами себя. Неужели ты думал, что Небеса – это копия Земли или наоборот? Люди, Кастиэль, их собственная энергия, личность и сущность – у них она своя, и поэтому они и только они могут понять, что такое свобода. Но ангелы, хотя отчасти они и люди, приобрели лишь часть собственного разума. Крыльями, силой – они все еще часть одной большой семьи, и сама семья здесь на Небесах обретает силу, позволяющую ей разобраться в том, что правильно и хорошо для нас, а что нет.
- Но разве Винчестеры, они не изменили волю Небес? – озадачился Кастиэль, перегоняя белое облако ладонью рядом со своим бедром.
- Они просто вмешались в наш семейный скандал. Когда люди не имеют понятия о чем-то, что заставило бы их после ввести это в ранг «невозможно», то до тех пор, пока они не осознают, что по их придуманным правилам это невозможно, это будет возможно. Не зная, что такое Небеса, воспринимая нас как обычных людей, они легко добрались до архангелов и здорово им напинали, хотя и не без нашей же помощи. Ты никогда не думал, почему для рядовых ангелов архангелы недоступны? Потому что они ЗНАЮТ о том, что это невозможно. Слишком часто людей останавливают знания.
- Ты хочешь сказать мне, чтобы я опустил руки? Чтобы я вновь вернулся в свой ранг? – почти спокойно заключил Кас, обнимая колени. – Как я могу сделать это, если я стал сильнее, если я даже не знаю, какой теперь мой ранг?
- А где ты был тогда, когда не знал о своей судьбе? – с улыбкой спросил его Габриэль и похлопал его по плечу. – Я бы не рисковал врать Винчестерам, особенно младшему, противное ощущение того, что врешь спаниелю.
- Я уже сделал это и обязан ответить, - пожал плечами Кастиэль и поднялся на ноги, через плечо разглаживая саднящие крылья. – К тому же, если я смирюсь, то где я найду сил, чтобы хоть как-то, даже не через Битву, подняться?
- Винчестеры об этом не знают, - сощурившись, сообщил ему Габриэль и тоже поднялся на ноги, встав напротив брата. – Ты забываешь о том, какую силу Отец нарек самой главной. Она есть в каждом из нас, в каждом из людей, сложив ее, ты получишь то, чего хочешь. И я, так и быть, помогу тебе с Дьяволом.
- Они не понимают, что Дьявол должен быть всегда, в противовес, - совсем отчаянно сказал ему Кастиэль. Уголки его губ были опущены, а в глазах плескалась нерешительность. – Как я мог позволить им убить его? Они просто не понимают, что это уже не тот Кроули, каким был!
- Я же говорю, что я этим займусь. Люди верят своим глазам. А я люблю обманывать, - Габриэль притянул брата к себе, ладонью прижав его голову к груди. – Так уж мне суждено быть старшим братом.
- Где мне найти эту силу, Габриэль? – совсем уж тихо спросил его Кастиэль, неловко обнимая в ответ. Он забыл, что значит быть не одному в том, кем ты являешься. Как вновь чувствовать то, как взаимодействуют Благодати, поддерживая друг друга. Они семья и всегда ею были. Его щеки горели, и он не понимал, почему.
- Назови ее и все поймешь, - мягко посоветовали ему сверху, а потом заботливо вытерли прозрачные слезы. Кастиэль поднял на него взгляд и отрицательно замотал головой, краснея еще сильнее, чем надо было бы от слез. – Скажи вслух, если ты уже понял. И ты осознаешь, что это правильно. Что твое сердце ангела не ошибается.
- Дин, - с трудом выговорил он, почти не видя ничего из-за пелены слез. – Он дал мне силу раз.
- И он же даст тебе то, что тебе нужно во второй раз, - кивнул Габриэль, успокаивая его и накрывая своей Благодатью, как пушистым одеялом. – Тебе нужно только лишь попросить. Говорят, что если человек выбран правильно, он сам поймет, как следует ответить.
- Почему ты не умер, Габриэль? - и он был готов к шутливому ответу, к любому, кроме серьезного и единственно верного.
- Потому что кто-то верит, что я жив, - и он подтолкнул ничего не понимающего брата к краю облачной плиты, возвращая его на землю.
***
- Не ожидал увидеть тебя живым, - на лице Кроули появилась фирменная самодовольная ухмылка. – Но я почтен визитом архангела.
- Я больше не архангел, - великодушно сообщил ему Габриэль, за шиворот дорого пиджака вытаскивая из-за дубового стола. – А тебе лучше бы не дохнуть сегодня и вообще в ближайшем будущем. У меня нет желания искать нового козла отпущения.
- Сам ты козел, - возмущенно ответили ему. – Нет, ну я же сам видел, Люфицер как следует позаботился о тебе.
- О моей архангельской сущности, да, - на редкость добродушно объяснил ему Габриэль. – Но пока люди верят, что хотя бы часть меня существует – я буду существовать. Вера почти так же сильна, как надежда и любовь. Но все проще. Просто кто-то верит, что я жив.
***
- Кастиэль, может ты это… проснешься? – его неуверенно теребили за плечо. – Черт, Сэмми, разве ангелы вообще спят?
- Получается, спят, - немного неуверенно ответили ему откуда-то издалека.
- Даже если так, он слишком долго это делает, - озабоченно пробормотали у него над ухом.
- Я в порядке, Дин, - кажется, его пробуждение напугало человека не меньше, чем факт его сна.
- Ты это, предупреждай, - выдохнул Дин, отползая от дивана.
- Сэм, ты веришь? – ему нужно было знать, что это был не сон. Что у него есть поддержка. Что он не один. Что он на самом деле теперь знает, как правильно. Он смотрел на младшего Винчестера, как-то разом сникшего и не в силах посмотреть на ангела. Наконец он нерешительно кивнул и спрятался за ноутбуком. Кастиэль облегченно откинулся на подушки.
Говорят, если человек выбран правильно, он сам знает, что нужно ответить.

@темы: fanfiction

---

Фан-Арт

[Doctor_Bilbo]

Автор: Doctor_Yohjikus
Название: Выгодная сделка!
Персонажи: Габриель и Белла
Рейтинг: G
От автора: Тапки принимаются
1.

+2

@темы: information (Gabriel), fanart (manipulations)

---

[mad_samurai]

Нарисовалось вот такое вот.
Не судите строго, Сэм не получился, но я буду стараться очень))


SPN_Why You So Serious by ~mad-samurai on deviantART

@темы: fanart (drawing/painting)

---

"Бесконечная история", макси сэмогейб

[Sgt. Muck]

Название: Бесконечная история
Скачать doc
Автор: Remi.Influence aka Elinberg
Бета: Стыдно, но нет. Пробовала сама. Не очень получилось. (если вдруг нашли опечатки, не дергайтесь понапрасну, это еще вычитается)
Пейринг: Сэм/Габриэль (центральнее некуда), Дин/Кастиэль, Люцифер/Михаил, не обошлось без Смерти, Судьбы и других.
Размер: макси (>46000 слов)
Рейтинг: PG
Дисклаймер: Все права на героев принадлежат Эрику Крипке и Ко, автор бегал вокруг да около и курил ромашки.
Саммари: Говорят, от Судьбы не уйдешь. А как быть, если лучшая защита – нападение? В одну секунду ты ощущаешь, что все закончилось, мир спасен, а в следующую на тебя падает рояль. Безусловно, тут и не пахнет естественным ходом вещей, ведь пострадавшими грозят стать сами Винчестеры, да и два предприимчивых ангела уже решили их Судьбу сами. Судьбе не понравилось. Так и бегали они по свету в поисках иголки в яйце, а яйца в курице.
Жанр: romance, стеб (который к концу переполз в черте что и сбоку флафф), adventure и как там называется жанр, когда главным героям просто чертовски и по-глупому не везет?
Предупреждения: полный набор грехов. ООС, АУ после пятого сезона, наглое использование образа Судьбы и очернение образа Смерти, вольная трактовка истории Небесного конфликта, автор со словом «обоснуй» лично не знаком, волна знакомых и не очень, порою бредовых фразочек надо и не надо, а так же совершенное игнорирование приема показа обычной жизни. В конце можно углядеть чистый флафф, ХЭ и МПРЕГ. Ангельский. Противопоказано впечатлительным детям, нервным, беременным и тем, кто ждет от каждого фика литературной ценности.
От автора:
1) Я писала эту историю ровно месяц в подарок одному из самых замечательных людей, с которым мне посчастливилось познакомиться на дайри – Миссис Теннант-Симм. Я искренне надеюсь, что это хотя бы на одну десятую совпадает с тем, что ты хотела видеть, но даже если не так, я все равно хотела в первую очередь, чтобы ты улыбнулась в свой день рождения. Помни, что у неудач тоже есть свои законы подлости, а каждый новый день чем-то отличается от предыдущего, чем-то очень хорошим, и это хорошее, пусть и в малых количествах, но накапливается с каждым днем, а потом светлым событием валится прямо на голову.
2) Если вам кажется, что эти фразы вы уже где-то слышали или читали, возможно, вы правы. Половина из них была списана с моей бытовой жизни, другая половина придумана с лету, третья переделана и так далее.
3) Если вам кажется, что что-то неправильно звучит или нарушены нормы использования слов – так и надо. Максимализм всегда казался мне лучшей формой стеба.
4) Если вам кажется, что это не канон – выход есть! Об отсутствии обоснуя и местами логики вы предупреждены.
5) Я хотела бы поблагодарить еще одного замечательного человека – NiktaDark, за ее ощутимый вклад в развитие событий, за ее готовность разыграть со мною импровизации, которые и были записаны ниже в тексте, за ее поддержку тогда, когда мне казалось, что у всего этого нет смысла. Извини меня за то, что тебе пришлось читать кусками.
6) Если вам кажется, что намек на Ричард Спейт/Скотт Граймс все же был, то вам опять не показалось. Автор трезво пытался отказаться от участия Рыжика в этом фике, но его песня против воли залезли в эпицентр событий.
7) Существование Эбби Винчестер волнует автора и всех сэмогейбовцев с того момента, как появились гифки с ее участием на тумблере. Темноволосая девочка с золотыми глазами играла в фильме "Матильда"

[читать здесь]

@темы: fanfiction

---

[mad_samurai]

скромный вступительный вклад в соо.
мое ОТП


SPN_Sam and Gabriel by ~mad-samurai on deviantART

сумасшедшая версия

@темы: fanart (drawing/painting)