[archangel-trickster]

Название: Мистер Трикстер (р.н.)
Автор:  Sgt. Muck
Бета:  sovy6ka
Пейринг: Сэм/Габриэль
Размер: миди
Рейтинг: планируется NC-17
Жанр: АУ, романтика, юмор, повседневность, психология
Предупреждения: ООС
Саммари: Колледж, целью которого подготовить студентов к общеобразовательной программе университетов, дабы помочь им после сконцентрироваться на предметах специальности. Но пусть и трехгодичный, колледж был и остается местом приобретения опыта, совершения ошибок... и новых знакомых, будь то друзья или враги.
Комментарии автора:
В тексте использованы следующие песни:
1) Era - Cathar Rhythm
2) Enigma - Angels Weep
3) Matt Cardle - Starlight
4) Deep Forest - Sweet Lullaby
5) Vangelis - Ask the Mountains
6) Kenny G - Sentimental
7) Bruno Mars - Runaway baby
8) Tyrone Wells - Time of our lives
9) Yello - Desire

Чудесный арт авторства SelenToriey: cs417229.userapi.com/v417229169/1903/-4ImpE_tHr... и еще один не менее прекрасный cs407528.userapi.com/v407528169/71c9/6M5rzuosjU...
И еще один волшебный арт от Aalisse: a1.beon.ru/i/temp/98021542/0.png

Написано по заявке на фикбуке

4
«This is where the chapter ends
And new one now begins
Time has come for letting go
The hardest part is when you know
All of these years
When we were here
Are ending
But I'll always remember» .
Сэм до последнего момента не знал, каким будет Габриэль, взявший в руки гитару. Он уговорил его на удивление быстро – когда сказал, что сейчас в общежитии никого нет, что все ушли на школьную вечеринку, отчаявшиеся в поиске подружек и парней – лучшего способа самоутвердиться. Габриэль посмотрел на него, сначала возражая, а затем соглашаясь. Он сел на пол, перехватывая гитару привычным жестом, пробегая руками по грифу, как будто проверяя. Пара аккордов, и он запел, так что и гитара отошла на второй план. Сэм не знал этой песни и слышал ее впервые, но был уверен – вряд ли оригинал покажется ему лучше. Габриэль рассказывал, едва ли пел в настоящем понимании слова, но слова ложились на тихую игру так, что было невозможно не слушать, не смотреть. Он смотрел на гитару, такую же старую, на первый взгляд лишь такую же обычную, как и остальные, но, приглядевшись, Сэм увидел миниатюрные линии в дереве вдоль всего корпуса, складывающиеся в какой-то рисунок. Может быть, именно Люцифер научил младшего брата играть. Может быть, эта песня для него. Кем был для Габриэля старший брат? Кем был Дин для него самого? Он смотрел на медиатор в руке Габриэля, быстро скользивший по струнам. Именно он, маленький прозрачный треугольник, держался на браслете меж двух крыльев. Если он был так важен Габриэлю, так же, как и гитара – почему он до сих пор не играл?
«We have had the time of our lives
And now the page is turned
The stories we will write
We have had the time of our lives
And I will not forget the faces left behind
It's hard to walk away from the best of days
But if it has to end, I'm glad you have been my friend
In the time of our lives»**
Габриэль смотрел куда-то в пространство, не нуждаясь в том, чтобы следить за руками. Если бы перед ним был микрофон и огромная аудитория, он бы смотрел поверх их голов, рассказывая не им – микрофону. Он не закрывал глаз и по-настоящему рассказывал – улыбаясь ушедшим воспоминаниям и пожимая плечами, встречая новое время. Но в какой-то момент он остановился и отложил ее в сторону. Вместе с этим остановившееся время пошло по-своему, и у Сэма создалось впечатление, что больше он такого Габриэля не увидит.
- Ты скучаешь по ним, - утверждающе заметил Сэм, садясь на пол напротив него. – Разве они живут так далеко, что ты не можешь позвонить им? – разобравшись со своими слишком длинными ногами – а что еще хуже, Сэм продолжал расти – он, наконец, сложил руки на лодыжках и подождал, пока Габриэль посмотрит на него раздраженным взглядом. Глупых вопросов он не прощал даже Сэму.
- Если бы все было так просто, я бы, наверное, не пел тут соловьем, - но против непрошибаемого добродушного выражения лица Сэма его раздражение не имело никаких сил. Он вздохнул и переборол себя, объясняя очевидное. – Когда они сказали, что уходят, неожиданно, после долгих месяцев борьбы, уходят вместе… Я был таким же ребенком, как Уриэль сейчас. Я просто сказал им, что больше не хочу видеть их никогда. Я не мог понять, почему Люци согласился. Я был готов идти за ним, чтобы вычеркнуть Майкла из нашей жизни, я готов был считать его кем угодно, но тут они сказали об этом. О том, что иногда так случается, что ненависть покрывает чувства более сильные. Я не стал слушать, - он отложил гитару, прощально проведя по искусно вырезанным линиям. – Не факт, что я не поступил бы точно так же, если бы вернулся во времени. Опыт – это ведь, в конце концов, знание о том, как надо поступать в ситуациях, которые больше никогда не повторятся. Если бы я вдруг оказался в тот же день тем, кем я был тогда… - он отмахнулся, растягиваясь на пледе и потягиваясь. Сэм, покраснев, перевел взгляд на плакаты – ему трудно было привыкнуть, что в честь конца пар Габриэль предпочитал снимать одежду, в которой был на лекциях. Пусть у него были на замену мягкие тренировочные штаны, светло-серые, никакой футболки он больше не надевал. – Нужно иметь храбрость, чтобы извиниться. И уверенность, что ты не поступишь так снова, не причинишь себе и другим боль, а этого обещать невозможно, - он запрокинул голову и попробовал дотянуться до сумки, которую оставил у края пледа. Плед казался тонким и не самым греющим, светлой клетки и стеганый по краям темно-коричневыми нитками, но стоило лечь на него, накрывшись свободной частью, и сон приходил сам собой. Вчера Сэм заснул посреди фильма именно так – на горе подушек, стащенных с кровати и притыренных у соседей, уехавших на уик-энд к родственникам, под пледом и с проигрывателем на коленях, одним глазом лениво разглядывая страницу касательно краткой биографии Линкольна. Габриэль подлез к нему под руку с карамельным мороженым, совершенно не волнуясь о том, что еще прошлым утром ходил вокруг Сэма кругами и ныл, как у него болит горло. Но Габриэль не был бы собой, если бы постоянно себе не противоречил. Вначале фильма он заявил, что больше всего здесь любит лысого уродца, а потом принял сторону эльфов и объяснил, что они надменные и пофигистичные. Под конец третьей части, которая плавно привела к вечеру субботы, Сэм задремал, усыпленный беспокойным теплом под боком и бормочущим голосом.
Он опомнился, когда Габриэль щелкнул перед его носом пальцами. Спохватившись, пытался вспомнить, о чем он говорил, пока Сэм пребывал в воспоминаниях, но покраснел, осознав бесполезность. Он смотрел Габриэлю в глаза, но то и дело сбивался на слегка обветрившиеся губы – в пятницу они попытались под дождем проследить за Дином и Кастиэлем просто потому, что Сэм плохо переносил равнодушие брата. Он знал, что ему нужно было дать время, но уже невозможно было сказать, кто из них, в конце концов, друг о друге заботился. Ему нужно было просто понять, что с ним все хорошо, застать его где-нибудь возле машинного магазина и успокоиться. Совершенно случайно получилось на обратном пути пробежать по парку, срезая путь, и соскользнуть в овраг, откуда Габриэль пытался вытащить его почти десять минут, потом, плюнув, скатился за ним, безнадежно пачкая теплую кофту и предлагая пойти по ходу оврага. Смеясь, Сэм вытягивал его по скользкой земле, падая на спину на мокрую траву и часто моргая, до тех пор, пока Габриэль не оказался над ним, заслоняя от крупных и холодных капель. Он говорил что-то о шоу вроде «Остаться в живых», а Сэм, улыбаясь, прервал его на середине предложения, целуя его губы. Было что-то совершенно волшебное во власти, подобной этой – знать, что ты можешь, ты имеешь право сделать так, потому что ты больше не простой знакомый. Это ощущение отделенности от всех остальных – от усталых пассажиров автобуса, в котором они возвращались, совершенно мокрые и обнявшиеся, поздно вечером обратно в общежитие, от сокурсников, когда он уловил в перерыве, как потирает горло Габриэль, когда понял, что теперь есть что-то, что хранят только два человека. Он намотал упрямому Габриэлю свой шарф, проявляя чудеса ловкости и одновременно умудряясь не останавливаться рядом с ним слишком долго.
Кроме этого, в нем все еще жил страх. Страх, что однажды его точно так же поставят перед всеми и объявят о том, кто он есть. Пусть он испытывал желание только по отношению к одному человеку, людям свойственно обобщать. Пусть он ни разу не заметил в себе ни одного интереса, разглядывая парней на потоке – от признанных красавцев до спрятавшихся за стеклами очков пловцов-ботаников, он не мог сказать, что с точки зрения остальных совершенно нормален. И пусть на какой-то миг там, в парке, ему показалось, что значение имеет только то, что скажет ему Габриэль в ответ, он все же отстранился от него, стоило им зайти в холл общежития и попросить ключи у строгой пожилой женщины в очках, которая носила необычное имя Нина и была грозой всех первокурсников. Иногда ему казалось, что Нина знает, как знает и Макс, как знали и девушки ниже рядами, как знали все, кто учился с ними в одном колледже. Представление об этом обнажало его перед таким количеством народу, противостоять которому он не мог. И поэтому он отступил на шаг назад, пропуская Габриэля к лифту, а сам побежал по лестнице, на их этаж, задыхаясь, но успевая за секунду до того, как он откроет дверь. Со стороны казалось, что Габриэль принимает это как должное, но извинение Сэма – отчаянное, слепое и доверчивое, когда он, едва закрылась дверь, обнял его за талию и прижал к себе, на какую-то секунду подался навстречу так, как будто нуждался в этом извинении не меньше.
Они провели тот вечер на кровати, отогреваясь в одеяле и в руках друг друга. Изредка Сэм целовал его в лоб или в щеку, и Габриэль открывал глаза, не разрешая себе задремать. Они спорили о том, могли ли хоббиты эволюционно произойти от людей и в каких условиях вообще могли потребоваться такие мохнатые ноги, и хотя Сэм понятия не имел, какое это может иметь значение, он все равно спорил. В этом был свой интерес – если он угадывал с ответом, ему доставалась улыбка, если проигрывал, Габриэль хмурился и начинал ломать комедию с «уходи, дверь закрой», но это было смешно.
Тогда ему удалось удержать свой взгляд на его лице, несмотря на то, что его тело давно вырвалось из-под контроля и постоянно реагировало на одного лишь Габриэля совершенно разными ощущениями – холодной волной по спине или же резким теплом в груди, совершенно несочетаемыми вместе с тем возбуждением, которого он так стыдился. Габриэль однажды, рассердившись, приложил к его лбу учебник физиологии, который читал чисто из интереса, но Сэм ничего не мог с этим поделать. Стоило поцелуям стать серьезнее, а рукам смелее, и он в последний момент сбегал, благодаря кого только можно за то, что душевые рядом, и в столь поздний час там никого не бывает. Возвращаясь, он испытывал еще больший стыд, но Габриэль обычно с невозмутимым видом занимался чем-нибудь совершенно отвлеченным – или читал, или принимался рисовать, не обращая на вернувшегося Сэма никакого внимания. Пристыженный, Сэм некоторое время молчал и пытался заниматься, но все же не мог и с извиняющимся видом садился рядом с Габриэлем, обнимая его со спины. Он не хотел, чтобы Габриэль думал… просто думал об этом. Достаточно было бессонных ночей, когда он смотрел в потолок и искал ответ на свое поведение. Совсем скоро ему должно было стукнуть семнадцать, и пусть Дин был для него не во всем примером, он не хотел бы уступить ему в первом разе.
- Еще чуть-чуть, и я начну думать, что тебя похитили инопланетяне, а тело забыли, - он поерзал на пледе, являя собой самую глубокую скуку, какую только можно. – Я иногда думаю, что инопланетяне похищают только сумасшедших. Ну, знаешь, тех, которые в них поверят. Вот так похитят познакомиться, а там гомофоб какой вроде нашего футболиста – ни мозгов пожрать, ни удовольствия эстетического от полученной информации, все ненависть к собратьям своим, - Сэм старался сосредоточиться на его словах, но Габриэль как будто бы специально сбивал его внимание. Все дело было в том, что на этот раз даже штаны он одел ровно так, чтобы ни на секунду не переставать напоминать Сэму о том, чего не хватает в их отношениях. Мягкая ткань пояса была совершенно не стянута завязками, и оттого пояс сполз буквально на пару сантиметров ниже, чем должен был бы. В этом, может быть, не было совершенно ничего преступного, но Сэму было трудно не смотреть на выступающие края тазовых костей, особенно проступающие именно в этом положении. Они отделяли то, что он уже привык видеть, от того, что хотел бы исследовать, но вряд ли решился бы. – Я бы напугал его инопланетяниным-геем, - он закрыл глаза, представляя, и Сэм воровато оглядел его – от покрасневшей шеи, которую он растирал вчера, до живота и вновь к поясу, открывающему бледную кожу с одного бока. – Сэм, я все вижу, - фыркнул он, сгибая ноги в коленях и открывая глаза – смотря прямо на Сэма, ловя его на месте преступления. – Иди сюда, - он потянул Сэма за руку на себя, обнимая за шею и прижимаясь губами к шее. Почти лениво он коснулся выступающего кадыка и под подбородком, едва слышным шепотом поощряя прикосновения к своим волосам. Сэм забрал назад его челку, проведя по лбу, и улыбнулся – он так привык к играющей в комнате музыке, что не понял сначала, почему Габриэль потребовал внимания именно в этот момент. Он усмехнулся и ответил на поцелуй, руками проводя по его спине – чередование поцелуев и ласкающих прикосновений совпало с ритмом тихой мелодии, пробегая касаниями по коже ровно с ускоряющимся темпом, целовать еще быстрее и глубже, пока пульс не совпал с отсчитывающими такты ударами, сопровождающим рассказом без признаков напева – и пусть в песне говорилось не о том желании, Сэм чувствовал именно его. Подчиненное чужим правилам объятие и совершенно новые, быстрые поцелуи, беспорядочные относительно чужой кожи – ускоряло бег крови до тех пор, пока Габриэль не прошептал именно это слово – desire – ровно в тот же момент, в котором оно прозвучало с песней.
Возможно, Сэм испытывал только часть того единения, которое так отличало Габриэля от остальных. Для него выбранные песни были большим – они брали над ним верх. И сейчас он словно бы нашел в ней то, чего до сих пор Сэм не видел. Он нашел в ней свое собственное желание – Сэм оказался на спине, удерживаемый на месте не только весом Габриэля, но и его неожиданно сильной хваткой на собственных запястьях. Он удивленно выдохнул, не узнавая Габриэля – не признавая его поцелуев, слишком резких и порой причиняющих боль, но все таких же умелых. Как будто каждое его прикосновение имело цель, с какой Сэм до сих пор не был знаком. Это не было показным, как для Дина, когда Габриэль провел языком по его ключице, ладонью задирая футболку. Это не было успокаивающим и отвлекающим жестом, когда он изучал кончиками пальцев его живот, за ними едва касаясь губами, он спускался к поясу джинс. Следом звучала какая-то громкая песня, которую Сэм воспринимал не иначе, как усиливающий шум крови звук, который скрывал некоторое время его панику. Он был возбужден, и это было невозможно скрыть, тем более что ответное желание было так же сильно. На какой-то момент Габриэль опустился на его бедра, и даже двойной слой ткани не скрыл его возбуждения.
В тот момент Габриэль был другим – непривычно взрослее и снова опытнее, с проступившими чертами лица, гораздо резче, чем у Сэма благодаря возрасту, с едва ли нежными движениями и совершенно незнакомым огнем в глазах. Он сидел на бедрах Сэма, оглядывая комнату в поисках пульта от проигрывателя, и все это время Сэм потратил на то, чтобы изучить его в который раз – он был чаще всего таким же неуверенным, как Сэм, подстраивался под него, но в тот момент что-то послужило для него сигналом, но сейчас он снова был другим. Как будто в нем постоянно было сразу несколько Габриэлей, от властного и уверенного до погруженного в себя флегматика, и Сэм не мог сказать, уставал ли он от этого или только предвкушал каждого нового. Этот Габриэль казался ему совершенным – тем, кому не нужно думать о несовершенстве своего тела, недостатке опыта, о сомнениях в ответе и общей концепции надобности, он просто брал то, что хотел. И, черт возьми, если Сэм не был готов ему это отдать. Что угодно. Светлые волосы падали на лицо, изменяя привычные черты и делая его еще старше, а некоторая отстраненность только добавляла уверенности в том, что он на своем месте. В отличие от Сэма.
Он привык к мысли, что однажды ему все же придется решиться на новую близость, иначе он просто умрет от постоянного возбуждения – формирующееся тело требовало ответа сильнее, чем разум своих ответов. Тело горело и не хотело слушать разум, оно хотело отдаться его рукам, не желая даже разрешать анализировать. Оно требовало прикосновений, и Сэм нетерпеливо ерзал под Габриэлем. Он не слышал мыслей, зарываясь пальцами в его волосы и требуя поцелуя, не замечал растущей паники, незаметной на фоне того, как екнуло сердце, стоило Габриэлю понимающе усмехнуться. В нем словно бы сражалась потребность с невозможностью, и он слепо доверял только Габриэлю, одной рукой приподнимающему его за талию к себе, к собственной обнаженной груди. Полупоцелуи-полуукусы, которыми Габриэль покрывал его шею, отвлекли его от того, что заставило панику пробиться вперед несколькими секундами спустя – ладонь Габриэля накрыла его ширинку. Помедлив, он отпустил собачку молнии и провел по члену сквозь грубую ткань джинс, ловя каждый выдох Сэма губами. Не в состоянии отвести взгляд, Сэм покраснел, осознав, что неосознанно вцепился руками в его плечи. Ему казалось, что больше он не смог бы выдержать – ему достаточно было того, что желание, связанное с ним, сделало с Габриэлем. Его удерживал призрак страха, не отпускающий его с первого прикосновения. С каждым новым объятием Сэм упорно заходил все дальше и дальше, сражаясь с ним, но сейчас он остался со страхом наедине.
Он боялся, что этот раз будет единственным и последним.
Как только осознание этого страха захватило его мысли, он похолодел, уже не понимая, куда уходит весь его жар. Не так. Он хотел бы не так. Он даже не был уверен, как именно он хочет, но при мысли о том, что эта грань обычно решающая, он понял, насколько не хочет переходить ее, несмотря на отчаянное физическое влечение. Он отстранился, и Габриэль поднял руки, не понимая, что происходит. Сэма хватило только на короткое «Извини», когда он рывком поднялся на ноги и выбежал из комнаты, все еще не в состоянии привести в порядок дыхание. Одернув футболку и откладывая споры с самим собой, он решительно направился к лестнице – он больше так не мог.
***
Дойдя до предполагаемо нужного кабинета, Сэм заметно успокоился. Он уже думал о том, как будет объяснять это Габриэлю, но каждое новое предложение заставляло его чувствовать себя глупо – «Извини, я точно не знаю, почему все зависят от секса?». «Прости, но что будет, если я не такой?». Ну и, наконец, самое идиотское: «Просто отношения моего брата не заходили дальше первого раза, и я слишком похож на него?». Последнее было особенно невыносимо, и Сэм, разозлившись на самого себя, громко постучал.
- Можно и нежнее, - английский акцент профессора Кроули звучал еще незнакомо. До сих пор Сэму не приходилось пересекаться с ним. Профессор сидел на крутящемся кресле возле доски, закинув длинные ноги на стол рядом с клавиатурой и со скучающим видом слушал, что ему говорят из динамика мобильника, лениво крутясь туда-сюда. Сэм неуверенно замер на пороге, не понимая, заметили ли вообще его присутствие. – И ты думаешь, что она согласится на первом свидании? – прижав трубку к плечу ухом, Кроули махнул ему на стул перед своим столом на возвышении в самом начале просторной аудитории. – Я думаю, нет, и если я выигрываю, ты ведешь меня в ресторан, - он показал Сэму жестом подождать, поправляя темные очки. – Почему обязательно завтра, в любой другой день… Ты ее и на пятницу пригласил? Слишком? Что ты, всего лишь складывается ощущение, что тебе нужна жена. Послушай… - он подождал, чуть опустив голову. – Не то, чтобы я настаивал, но ты мог бы сказать мне о своем решении. Я мог бы хотя бы вежливо познакомиться… Почему нет? Я не стану просить ее… Черт возьми! – и он швырнул трубку об стену, за какую-то секунду взрываясь гневом и тут же приходя в себя.
Сэм вздрогнул, порываясь уйти, но что-то в поникших плечах профессора подсказало ему, что сейчас не лучший момент. Он сложил руки на коленях, смотря на его черный пиджак.
- Что ты хотел, - он запнулся, сканируя Сэма через темные стекла очков, - Винчестер?
- Вы сказали, к вам… - он покраснел, уже понимая, насколько глупой была идея прийти сюда. Ему больше некуда было идти, а сказать об этом Габриэлю он не мог. Он знал, что неправ, но знания против страха ничто. Он проиграл свою битву только что, позорно сбежав, и теперь воспоминание об этом приятно и слегка возбуждающе волновало сознание, и казалось, что сейчас он мог бы продолжить. Только это лишь иллюзия. На самом деле это повторялось бы вновь и вновь. – Какой был ваш первый раз? – выпалил он, не представляя, могут ли щеки гореть еще сильнее.
Кроули удивленно поднял брови, помедлив, а затем придвинул стул и сел напротив Сэма, снимая очки и переплетая пальцы под подбородком. Его темные глаза не выражали абсолютно никакого осуждения или насмешки, и Сэм расслабился, хотя все еще не знал, правильно ли поступил, придя сюда.
- Меня за такое могли бы и выгнать, - вкрадчиво произнес он, но не успел Сэм поспешно извиниться и выйти, как он продолжил, - но будем считать это разновидностью обучения. Мне было двадцать один, ему сорок семь. Я только начал преподавать и отчаянно хотел стать частью коллектива сразу же, был пьян до последней стадии, - он рассказывал так, словно это случилось не с ним. – Но ты уже знаешь, о ком я, - и Сэм не то кивнул, не то мотнул головой поспешно, проклиная всезнайство Габриэля.
- Сколько же вам сейчас? – и Кроули нехорошо усмехнулся.
- А сколько бы ты мне дал?
- Сорок?
- Двадцать семь, - на этом Кроули еще сильнее развеселился, наблюдая смущение на лице Винчестера, неловкость, неоновой вывеской светившуюся в выражении его лица. - Стали бы меня уважать в двадцать семь такие, как вы, - и он покрутил в руках очки. Сэм, поборов смущение, пригляделся – профессор и в самом деле был еще молод, с несколькими морщинами вокруг темных глаз, с резкими скулами и высоким лбом, очерченным растрепанными короткими черными волосами. – Каким он был? Я не знаю. Каждый раз как первый.
- А до тех пор вы были…
- Нормальным? Я и сейчас нормален, - на этом усмешка Кроули угасла, сделав его снова убийственно-серьезным и пугающим.
- А Джуди, она?
- В жизни не все так прекрасно, Винчестер, и не каждый в состоянии принять себя и свою жизнь до конца. Высшим проявлением… - он замялся, - чувств будет способность подстроить себя несмотря ни на что. Нельзя узнать, кто стоит того, а кто нет, как нельзя предсказать, кто должен подстраиваться. Это способность жертвовать. Это всегда доверие. Его нельзя накопить и нельзя включить, предсказать или оценить. Это прыжок с парашютом – или ты умрешь, и останешься жить с незабываемыми ощущениями, оставшимися в памяти.
- Но как узнать, когда я буду к этому готов? – Сэм неосознанно сжал руками колени, не представляя, о чем профессор Кроули говорит. Разве он не доверяет Габриэлю? Больше, чем себе.
- Да никак, если бы для этого существовали тесты, люди были бы счастливее и несчастливее одновременно. Это только твой выбор и твоя свобода, - непонимание Сэма раздражало Кроули, и у Сэма мелькнула мысль, что в следующем семестре ему придется тяжело на его предмете. – Если ты уже доверил ему часть своей жизни, эту тайну, и он ее понял – то настоящее ты доверить сможешь. А будущее доверяют только оптимисты и романтики.
- Но если мы ошиблись, как начать заново? – Сэм упрямо смотрел ему в глаза, стараясь выдержать взгляд. Наконец, Кроули сдался, и в выражении его лица даже промелькнул намек на мягкость.
- Вы уже начали, - Сэм помотал отчаянно головой, и Кроули едва ли не зашипел от неспособности Винчестера его понять. – Начало не там, где ты своей пустой головой думаешь! У этого вообще нет начала, как нет конца. «Первый раз» - это условность, он может быть физически позже первого раза доверия, это не более чем очередной этап, не важнее и не слабее предыдущих. Начало не там, - и Сэм свел колени вместе, покраснев снова, и Кроули указал пальцем на его голову. – Там. В основе не физиология, иначе она бы обязательно вызвала привыкание, как вызывает всякое воздействие на организм, кроме боли. В основе только то, как далеко ты хочешь почувствовать человека, узнать дальше. «Первый раз» - он не разовый. Ни один раз не будет похож на другой. Никому никогда не удавалось узнать человека до конца – на то, черт возьми, он другой. Но открывая каждый раз, приближаясь к новой отметке, особенно учитывая встречное желание узнать – и это соревнование, которое известно только двоим. Оно не будет одинаковым никогда.
Сэм молча слушал его, не позволяя себе думать над словами – он запоминал их, понимая неосознанно, что это было его главной проблемой. И хотя он не смог ее сформулировать, он был уверен – в таком виде оно звучит гораздо правильнее и взрослее. Хотя Сэм мог бы возражать дальше – отношений между настолько молодыми парнями не может быть, только любопытство, но вовремя оборвал себя, вспоминая теорию о множестве Габриэлей. Стоило ему представить образ, от хозяина которого он не мог отойти последние недели не потому, что поцелуи были по-настоящему увлекательны, но и потому, что это было чем-то сильнее, чем техника взаимодействия. Он кивнул Кроули, не зная, как сказать за это спасибо, и поднялся на ноги, направляясь к двери.
- Он все равно приходит каждый раз после, - и Сэм улыбнулся, закрывая дверь. Может быть, он все еще может повзрослеть.
***
- Нет, - Сэм не смог открыть дверь, даже попытавшись. С другой стороны ее крепко держали. – Я не могу, Сэм. Сколько мне придется ждать? Я мог бы, но ты сам просишь об этом. И я не могу остановиться.
- Я не… Сейчас все нормально, - постарался как можно убедительнее сказать он, не особенно громко, впрочем. Стоять в коридоре, прижавшись к не своей двери, было крайне опасно. У него были секунды, прежде чем кто-нибудь выйдет или войдет на этаж.
- Погулял и полегчало? Что ж ты раньше гулять не ходил? – ворчливо и раздраженно. Сэм вздохнул – против этого ему нечего было противопоставить. Он не смог найти к этому подход. И он улыбнулся, ловя себя на любопытстве – как побороть задетую гордость Габриэля? Он помолчал, прислонившись к двери спиной. Сдерживать улыбку у него получилось плохо. – Ты там живой? Или отравился, как Джульетта? – ворчание стало громче, и дверь приоткрылась на одну десятую, являя любопытный нос. – Не пущу и даже не проси, - и ворчание стало совсем уж профилактическим, когда Сэм, изловчившись, чмокнул его в этот самый нос. Габриэль фыркнул, захлопнув дверь. На это Сэм как-то совсем не рассчитывал – он снова постучал, чувствуя себя безнадежным идиотом. Но она неожиданно распахнулась, и Сэм едва ли успел моргнуть, будучи втянутым в совершенно темную комнату с единственным светом фонаря, пробивавшимся сквозь занавески. Серое небо за окном тоже давало немного света, но только для того, чтобы различить силуэт.
- Что…? – собирался спросить Сэм, но Габриэль прижал его к стене, безошибочно находя его губы. Руки Сэма он перехватил вместе, не позволяя им даже шевельнуть. Едва скользнув языком по его губам, он вновь поднял футболку, повторяя то же самое, давая ему второй шанс. Но вместо того Габриэля, который был уверен в своем опыте и в результате, этот изучал его с настоящим научным любопытством, направленным на любое сопротивление упрямству Сэма. Только он не думал сопротивляться – его руки путались в светлых волосах, проводили по плечам. И хотя страх все еще никуда не исчез, он думал только о том, что хотел бы узнать, в действительности ли так интересен Габриэлю. Он думал об этом даже тогда, когда Габриэль опустился перед ним на колени, проведя по бедрам, скрытым джинсами. Он думал… Он не думал. Не размениваясь на работу рук, Габриэль, едва стянув джинсы вместе с бельем, прикоснулся губами к головке возбужденного члена. Сэм хотел в тот же момент возразить, в момент, когда он еще был способен говорить – но возбуждение было слишком велико. Слишком долго он запрещал себе получать того, чего хотел. Он схватился за ручку двери, стоило Габриэлю провести по стволу языком, и на всякий случай второй рукой за стену, когда язык коснулся основания.
- Зачем? – только и хватило его, когда он был занят попытками пресечь ответные движения бедер.
Габриэль усмехнулся и поднялся, заставив Сэма пожалеть. Но поднялся он лишь на мгновение, достаточное, чтобы провести обратно по стволу к головке рукой и прошептать:
- Sic volo (Так я хочу), - и его шепот совпал с шумным выдохом Сэма, все еще не понимающим. Латинские слова незнакомым акцентом ярким проблеском остались в его сознании, и он закрыл глаза, не понимая, почему ему хочется услышать их снова. - Sic jubeo (Так я велю), - и Сэм выгнулся навстречу медленно ласкающей его руке, щекой прижимаясь к щеке Габриэля, чей горячий шепот заставлял стать слова реальными. - Sit pro ratione voluntas (И пусть доводом будет моя воля),- эти слова звучали гораздо тише, так что Сэму пришлось задержать дыхание. Частый стук сердца не позволил ему сосредоточиться. Он ждал, надеясь услышать еще слова, значения которых не понимал, но их интонацию, их смысл отдавался горячей волной вниз внутри живота. Он так и стоял с закрытыми глазами. Потому губы, сомкнувшиеся вокруг его члена, стали для него совершенной неожиданностью.
- Гейб, - пораженно выдохнул он, ругая себя за неспособность реагировать согласно ситуации, но черт, если бы он вообще знал, как на это реагировать. Ему хотелось еще больше, хотя мгновение назад этого было уже слишком много. Горячий язык скользил вместе с губами то по одной, то по другой стороне. И хотя до конца Габриэль доходить не стал, накрывая основание ладонью, это все равно было слишком. Слова заклинанием звучали в его мыслях снова и снова, голосом, который он любил, произнесенные тем, кем он восхищался. Если бы он мог видеть, он не продержался бы и этого времени. Он прижимался спиной к холодной стене, стараясь, как мог задержать дыхание и выровнять его, но каждое решение пресекалось волной угасающего и мимолетного наслаждения, которое хотелось продлить. Это заставляло его подаваться вперед, пусть сильные руки останавливали его на половине пути, не позволяя входить глубоко. На какой-то момент Сэму показалось, что он может продержаться дольше, будто он нашел тот момент, когда он мог оставаться на грани, и в этот момент неожиданная разрядка. Он не думал даже о том, что не успел предупредить Габриэля. Легкость сменяла каждую напряженную мышцу, столь стремительно, что он начинал дрожать, температура падала, и он смог открыть глаза лишь спустя несколько минут, ощущая на коже прохладный пот.
- Извини, - успел сказать он усмехнувшемуся Габриэлю, но глубокий поцелуй, к которому он не был готов, показал ему бессмысленность извинения – Габриэль хотел, чтобы это произошло так. Он провел языком по небу Сэма, притягивая к себе – будучи меньше ростом – все же властно. Сэм зачарованно повторял языком предложенный путь, ощущая неизвестный ему привкус. Габриэль отстранился, не замечая, что Сэм тянется за ним, и хотел отойти. Но страх давно сменился эйфорией. Теперь это было даже естественно.
Он никогда не прикасался к нему так. В действительности интересуясь только его ответом.
- Называй? – предложил он, прикасаясь губами к губам и руками притягивая его за поясницу к себе.
- Labia, - непонимающе отозвался Габриэль, облизнув губы и задев кончиком языка нижнюю губу Сэма. – Lingua, - наконец улыбнулся он, осознав, что именно важно для Сэма. Сэм прижался носом к его шее, не требуя ответа, и так спустился к основанию шеи, скользнув языком в проступившую ямку над грудиной. – Fossa jugularis, - фыркнул он, медленно проводя по волосам Сэма. – Я согласен сдавать экзамен так, - шепнул он Сэму, прикусив губу тогда, когда Сэм слегка прикусил кожу над ключицей. – Clavicula, - тем не менее ответил он, сбиваясь с нормального дыхания. Он уже знал, что на этот раз это могло бы зайти дальше. Сэм прошел языком между проступившими ребрами и поцелуями наискосок к низу живота. Он замер, коснувшись мягкого пояса его штанов. – Это совсем необязательно, Сэм, - предупредил его шепотом Габриэль, но Сэм боялся не этого. Он прижался губами к горячему стволу сквозь ткань, неуверенный, будет ли это вообще похоже на прикосновение, но резко сжавшие его волосы руки послужили тому доказательством. Но пусть даже он смог бы повторить, то, что еще помнил из движений Габриэля, он все еще не был уверен, что оно будет того стоить. Он поднялся, ловя улыбку Габриэля поцелуем и ладонью скользнул под пояс, где не встретил более никакой ткани. Он удивленно бросил взгляд в полумраке на Габриэля, но тот только скрывал улыбку, демонстрируя ямочки на щеках и еще одну, не такую заметную, на подбородке. Он провел по стволу, перехватывая его у основания, и улыбка Габриэля исчезла. Он замер, чуть приоткрыв губы. С каждым новым движением, все с большей уверенностью, Габриэль все больше забывал, что Сэм наблюдает за ним. Он запрокинул голову, как совсем недавно Сэм, только на этот раз контуры напряженных мышц шеи можно было проследить языком, целуя кадык, все ускоряя движения. Он чередовал поцелуи с прикосновениями до тех пор, пока не добился тихого стона – лучшего, что он вообще слышал в своей жизни. Он даже не успел услышать второй, как Габриэль прогнулся в его руках и прошептал его имя, все еще закрыв глаза.
- И кому я должен сказать спасибо? – поинтересовался он чуть позже, лениво развалившись на кровати и облизывая пересохшие губы.
- Думаю, ты не захочешь этого знать, - и Сэм успешно переполз через него на свою сторону кровати.
***
В большой перерыв в огромной столовой колледжа всегда толпилось много народу. Здесь были и преподаватели, свободные от студентов на сорок минут, и сами студенты, шумевшие, как только могли, был и рабочий персонал, забежавший перекусить. Огромное количество столов и стульев, между которыми было трудно пробираться, и требовалась, пожалуй, акробатика, чтобы с полным подносом дойти до места, которое тебе заняли. На дальней стене работал телевизор, прокручивая кино, но звук был слишком слабым. Здесь сидели с переносными проигрывателями и ноутбуками, книгами и просто так, здесь ругались и мирились, обсуждали и встречались после контрольных, бурно обсуждая предыдущую сдачу. Все группы смешались здесь друг с другом, курсы было не отличить. В какой-то степени столовая объединяла совершенно разных людей – увидев обложку любимой книги, третьекурсник садился к первокурснику, а второкурсники, увидев фильм на экране, тут же сбегались вместе, даже если до этого ни разу не разговаривали. Сэм, улыбнувшись любившей его раздатчице, оглядел столы – ему потребовалось не меньше минуты, прежде чем он заметил светлую макушку, растрепанную большими наушниками.
- Как дела? – спросил он самое простое, что пришло в голову, опуская свой поднос на стол и снимая сумку, висевшую через плечо. Габриэль поднял на него задумчивый взгляд, как будто даже не понял, кто к нему обратился, а потом узнал – это было заметно по потеплевшему взгляду.
- Ты знал, что во время Второй Мировой французы с немцами в футбол на фронте играли? – Сэм удивленно вскинул брови. – Первое занятие у Сингера, - отмахнулся Габриэль, крутя карандаш поочередно вокруг каждого пальца. – Записывать бесполезно, не успеваешь, слушать интересно, но сдать, похоже, нереально.
- Он на практике читает лекции? – уточнил Сэм, придвигая к себе тарелку. Светловолосая внушительных габаритов женщина с сеточкой на голове внимательно наблюдала за ним над головами студентов, благо ростом была с самого Сэма, и он, покраснев, тут же схватил первый ломтик картошки. – По-моему, она кормит меня на убой.
- Кто? – Габриэль лениво обернулся, но потерял интерес и лег на стол, положив подбородок на руки. – Мне скучно.
- Ты не устраивал все это время никаких приколов, - заметил Сэм, запивая картошку соком. В конце концов, в столовой кормили достаточно вкусно, пусть сегодня был день традиционной американской еды. – Это из-за меня? – с некоторой степенью неуверенности рискнул спросить он, наблюдая, как рука Габриэля подбирается к его тарелке. – Почему ты себе не взял?
- Не хочу, - помотал головой Габриэль, но ломтик свистнул, погрузив его в кетчуп. – Так вообще вкуснее. Нет, не устраивал, и да, из-за тебя, но ты все равно бы не заметил, даже если бы я выставил идиотами весь колледж, - Сэм пожал плечами, признавая этот факт. Он был поглощен только бесконечными отработками у Захарии – боже, как он ненавидел оставаться в пустом классе после занятий, вынужденный выносить липкий взгляд жабообразного мужчины с его выпуклыми глазами и вторым подбородком, слушая всю ту ересь, что он нес, и вечерами с Габриэлем, ночами – мыслями о том, что происходит с его братом. Сэм не общался с ним бог знает сколько времени, заходя в их комнату только тогда, когда Дина не было, но вместе с тем у него было иррациональное ощущение, что у них все в порядке. – Посмотри, кто пришел, - и он кивнул в сторону входа. Дин, оглядывая столовую, обернулся к Кастиэлю, и спросил у него что-то. Тот улыбнулся одними уголками губ и пожал плечами, после чего они разошлись – один к очереди, другой в поисках свободного столика.
- Мне нужно поговорить с ним, - осознал Сэм, собираясь встать, но Габриэль поймал его за руку и удержал. – Или ты расскажешь мне, зачем все это было?
- Я надеялся, что ты однажды поймешь, - и Сэм посмотрел на Кастиэля – по нему нельзя было сказать, что он подвергся какому-либо насилию, наоборот, он читал книгу за свободным столом, книгу в сплошной черной обложке с торчащей закладкой. На его лице не было даже следов от синяков, разве что, если приглядеться, его руки едва заметно дрожали, а сам он неосознанно напрягался, стоило пройти кому-то мимо. Тем не менее, когда Дин, чудом миновав очередь, поставил перед ним поднос, идентичный своему, Кастиэль улыбнулся и как-то разом расслабился, откладывая книгу в сторону. – Изначально это очень просто. Признавшись… В том, что ты со мной, ты поставил себя не только против него, но и против большинства сидящих здесь. Но он не может перестать… я не уверен, что правильно скажу, но он по большей части повторяет за тобой, чтобы если что, подстраховать, потому что такая уж у него роль старшего брата, - Сэм покачал головой, украдкой наблюдая за братом – тот увлеченно рассказывал молчащему Кастиэлю о чем-то, улыбаясь знаменитой диновской ухмылкой. – Ну, что-то же толкнуло его немедленно пойти и противопоставить себя всем, защищая открытого гея, - уточнил Габриэль, широко и раздражающе улыбаясь Дину, когда он их заметил. Тот поморщился и перевел взгляд обратно на Кастиэля, замолкая.
- И что я должен понять из этого?
- Ты же хотел подставить Захарию. Для этого тебе понадобится тот, кто сможет заставить его это сделать, - и Сэм проследил за его взглядом, которым он наградил Кастиэля – невысокого хрупкого парня, в отличие от Габриэля совершенно не выглядящего как человек, способный держать удар. Он одевался просто – в однотонную рубашку и черные штаны от костюма, завязывал галстук даже тогда, когда надевал рубашку с коротким рукавом, как будто официальная одежда не выделяла его еще сильнее. – Кто даже не подозревает, насколько привлекает, будучи счастливым и влюбленным, - Сэм нахмурился, не понимая, о чем он говорит. Но тут Кастиэль поднял взгляд на Дина и снова улыбнулся, слушая то, что тот вдохновленно рассказывал, а затем и засмеялся. Он выглядел как-то по-особенному уверенно в тот момент, что не могло не раздражать окружающих – каждый после той сцены знал, кто такой Кастиэль, пусть без имени, пусть только по запоминающейся внешности. И теперь он так радостно смеялся, что этим бросал вызов. – Как только человек принадлежит кому-то, другой, которому он был симпатичен только слегка, моментально решает отбить, потому что это власть, это соревнование, которое заставляет симпатию одевать маску любви, - Сэм собирался сказать ему, что это даже звучит глупо, но потом отвлекся, когда Габриэль взял его за руку. – Улыбнешься мне? – и Сэм непонимающе уставился на него. – А то укушу, - и Сэм против воли улыбнулся тому, с каким характерным выражением лица Габриэль это сказал. – На тебя смотрит около семи человек в пределах моего поля зрения, - сообщил ему Габриэль, все еще держа Сэма за руку. – Хотя это, конечно, действовало бы сильнее, узнай они, что мы не друзья, - ужас, который испытал бы Сэм несколько дней назад, сменился простым выражением нежелания чего-то делать, и этого Габриэль совершенно точно не ожидал. Он лег обратно на руки, изучая его снизу вверх. – Я забыл, о чем говорил, - признался он и снова потянулся за картошкой. Сэм шлепнул его по руке, но обиженного выражения лица не стерпел и протянул ему сам. Габриэль открыл рот, требуя положить так, и Сэм, покраснев, сделал, как он хотел. Губами Габриэль коснулся его пальцев, заставляя Сэма оглядываться – не заметил ли кто. Но все вокруг были заняты только друг другом, и он выдохнул, понимая, что одно простое прикосновение вместе со страхом быть замеченными сыграло с ним злую шутку.
- Я просто говорю о том, что нет цели желаннее, чем та, что уже влюблена, - и Сэм обернулся на Захарию, чинно восседавшего за крайним у окна столиком. Казалось, что он не обращает ни на кого внимания, но стоило понаблюдать за ним несколько минут, и становилось заметно, как его взгляд то и дело сбивается в их сторону. В сторону Кастиэля.
- Он не станет делать то, что поставит его под угрозу, - возразил Сэм. Габриэль сполз по стулу, задевая его колени своими.
- Нет, только если жертва сама об этом не попросит, - и громкий крик у входа в столовую прервал беседу. Они посмотрели на встающих студентов, преподаватели бросились на крик – какая-то взъерошенная бледная девушка с невзрачной внешностью, сбиваясь, говорила что-то профессору Кроули, который шел прямо перед ней в столовую вместе с Сингером. Они переглянулись и попросили о чем-то Захарию, на что тот поморщился. Но они уже покинули столовую. Взволнованную девушку посадили за освободившийся стол, мгновенно столпившись вокруг нее.
- Может, узнать, что случилось? – Сэм собирался снова встать из-за стола, и снова Габриэль остановил его. – Тебе неинтересно? – недоверчиво спросил он. Из-за этого вопроса он не заметил, как к их столу подошла темнокожая девушка.
- О, так ты все же приручил этого дикого зверька, - Кали смерила его с ног до головы оценивающим взглядом, а потом села за свободный стол рядом с ним. Сэм посмотрел на нее без симпатии – она казалась ему ненастоящей. – Что мне будет за потрясающую новость? – спросила он у Габриэля, смотря при этом на Сэма. Он едва не подпрыгнул на стуле, когда ее рука под столом легла на его бедро.
- Кали, ты его пугаешь, - фыркнул Габриэль, и Кали нехотя убрала руку, проведя по ткани джинсов напоследок длинными ногтями. – Насколько потрясающую?
- Тебе за красивые глаза, - усмехнулась она. – Говорят, мальчик бойкий, что из футболистов, который сынку ректорскому подсобил в избиении красивого нашего, - она кивнула лениво головой в сторону Кастиэя, - с ума сошел, в комнате своей заперся и орал, что его похитили этой ночью пришельцы, а один, мужского пола, и вовсе грязно домогался. Должно быть, он хорошо приложился головой, и я почти благодарна тому, кто его приложил. В любом случае, считайте это проявлением справедливости, - она, перегнувшись через стол, поцеловала в щеку Габриэля, и тот, улыбнувшись, с ней попрощался, не замечая изменившегося в выражении лица Сэма.
- Она мне как сестра, - на всякий случай уточнил Габриэль.
- Ты сказал, что ты не устраивал больше никаких фокусов, - медленно повторил Сэм, не сводя с него глаз. Он вспомнил, как Габриэль говорил о том же самом способе разыграть одного из парней. Осознание, что Габриэль ему соврал, пришло вместе с болью и каким-то острым разочарованием.
- Я этого не делал,- возразил тот, начиная беспокоиться.
- А кто еще, ты же сам вчера мне говорил об этом, - в ответ вспылил Сэм еще сильнее. – Это же просто глупо – разыгрывать друзей ректорских сынков, тем более, когда на тебя такое дело! К тому же это могло бы поставить под угрозу…
- Что, что все узнают, что и ты такой же, как Кастиэль? – не отличался Габриэль хладнокровием. – Ты спросил меня, нравится ли мне сидеть в шкафу, пока ты играешь честного парня перед всеми этими идиотами?
- Почему ты просто не можешь понять…- и Сэм, посмотрев на него с болью, подхватил свою сумку и пошел к выходу из столовой. Габриэль раздраженно стукнул по столу, не понимая, что на этот раз сделал не так.
«Вот где кончается эта глава,
И рождается новая.
Время приходит, чтобы уйти,
И самое трудное – когда ты знаешь:
Все эти годы,
Что мы были здесь,
Подошли к концу.
Но я всегда буду помнить
Что у нас было время наших жизней,
И сейчас перевернули страницу
Истории, что мы написали.
Ведь у нас было время наших жизней,
И я не забуду тех, кого оставляю позади.
Трудно уйти от лучших дней,
Но если все же время подошло, я рад такому другу
Ведь это время наших жизней.
Там, где вода встречает берег,
Где песок остается намывами,
Как будто приливами и отливами,
Приходят и уходят воспоминания.
Все эти годы,
Что мы были здесь,
Подошли к концу.
Но я всегда буду помнить
Что у нас было время наших жизней,
И сейчас перевернули страницу
Истории, что мы написали,
Ведь у нас было время наших жизней.
И я не забуду тех, кого оставляю позади
Трудно уйти от лучших дней
Но если все же время подошло, я рад такому другу
Ведь это время наших жизней.
Мы попрощались, мы постарались навечно
Сохранить эти воспоминания, что никогда не умрут»